В этой стране государства встают из

                   пепла, а самые удивительные люди

                  подымаются из праха.

 

                        Клод Гюго «Записки об Индии»

 

 

ЧАСТЬ I

ПОПУГАЙ В КЛЕТКЕ

 

К главам:

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

К оглавлению

 

Глава 1

Бедарские батальоны

 

Апрель 1755 года был жарок и душен.

Армия Майсура[1] спешила домой. Вверх по крутой, раскаленной солнцем теснине прохода Наттам, что рассекает великую гряду Восточных Гат[2], упрямо лезло босоногое воинство.

Сипаи не соблюдали порядка. Шли группами и поодиночке. По бронзовым лицам градом катился пот. Тюрбаны и рубахи насквозь пропотели. Многие, сбросив одежду, были в одних дхоти[3]. И вооружены они были кто чем. У одного сабля на перевязи. У другого бронзовый топорик или дедовская палица с железными шипами. У третьего боевой лук с колчаном стрел. В лучах солнца вспыхивали наконечники копий, лезвия секир, дула кайдуков – фитильных ружей с железными сошками.

Всадники вели на поводу усталых лошадей. Осторожно ставя ноги меж камней, поднимались слоны. За ними – тяжело груженые верблюды. Волы с натугой тянули вверх пушки, зарядные ящики. По всему Наттаму разносились многоязычный говор, лязг оружия, скрип колес, рев животных, крики погонщиков, многократно усиленные горным эхом.

Люди и животные были измучены долгим и трудным подъемом, но вновь и вновь звучала команда:

- Шагай живей! Шире шаг!

Ускорить движение требовал главнокомандующий Нанджарадж, большой желтый паланкин которого двигался посередине. Паланкин тащили в гору полуголые носильщики. Они надсадно дышали, широко двигали локтями. Впереди, гремя цепями и медными бляхами, поднимался слон со знаменем Майсура.

Нанджарадж, седоусый жилистый воин с серьгой в правом ухе, в пышном белом тюрбане и муслиновом халате, обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на Карнатик. Карнатик – просторный край, тянущийся вдоль Бенгальского залива, весь в дрожащем мареве, отодвигался все дальше и дальше. Аскетическое лицо Нанджараджа исказили гнев, запоздалое сожаление. Ах, как подло его обманули, как неудачно сложились дела!

Мохаммед Али, правитель Карнатика, изнемогал в борьбе с Чанда Сахибом, давним соперником за власть. По словам летописца, «положение Мохаммеда Али походило на светильник, который мерцает и гаснет с приближением рассвета». Он тогда посулил Нанджараджу: поможет Нанджарадж совладать с соперником, так, отдаст ему Тричи[4] - твердыню на побережье с окрестными землями впридачу, или уплатит 30 млн. рупий. И Нанджарадж «клюнул» на дешевую приманку. Был заключен договор. Мохаммед Али подписал долговую расписку на 30 млн., заставил приложить к ней руку своих вельмож.

Какие радужные мечты обуревали Нанджараджа, когда в феврале 1752 года он с 25-тысячной армией спустился с майсурского плато на побережье, к Тричи! Вплоть до декабря Нанджарадж бился бок о бок с Мохаммедом Али против Чанды Сахиба. Чанду Сахиба удалось, в конце концов, изловить. Голова его была посажена на пику. Однако Мохаммед Али не спешил отдать обещанную крепость. Когда судьба загонит в угол, чего не наобещаешь! Хуже того, он сделал попытку избавиться от своего союзника, заманив его в ловушку. Погиб бы Нанджарадж лютой смертью в каменном чреве крепости, не предупреди его об опасности один из верных командиров.

Обман! Разозленный Нанджарадж вступил тогда в союз с франками[5], которые поддерживали Чанду Сахиба. Вместе с ними более двух лет бился против подлеца Мохаммеда Али и его союзников ангрезов. Франкам за военную помощь приходилось платить, и немало.

В октябре 1754 года до индийских берегов дошла весть о мире в Европе. Франки и ангрезы помирились. Нанджараджу было отказано в военной помощи, а он, теперь уже в одиночку, все старался овладеть вожделенной крепостью. Но Мохаммед Али успел влезть в неоплатные долги английской Ост-Индской компании[6]. И ангрезы, считая Карнатик своим новым владением, упорно его защищали. У Нанджараджа кончались деньги, но никак нельзя было с честью выйти из разорительной войны.

А тут новая беда. Двоюродный брат Деврадж, с которым Нанджарадж делил власть в Майсуре, сообщил о том, что с севера на Майсур надвигаются хайдарабадцы. Низам, правитель Хайдарабада[7], требует уплаты старинной дани. Подоспеет вовремя Нанджарадж, так, может, удастся отбить грозного соседа.

Нанджарадж, бросив все, устремился домой.

Вот почему так спешила майсурская армия. Вот почему Нанджарадж избрал Наттам, самый трудный из проходов в Гатах: по Наттаму проходил кратчайший путь к столице Майсура. И вот почему у главнокомандующего ныло сердце. Ведь крепость Тричи – ключ к Южной Индии! Опираясь на нее, Майсур мог бы овладеть сначала Карнатиком, а потом отодвинуть свои границы на юге до мыса святой девы Кумари[8], а на западе – до Аравийского моря! Но, увы! Тричи остался в руках Мохаммеда Али. Казна Майсура исчерпана. Сипаям жалованье не плачено так давно, что они того и гляди подымут мятеж. А ведь их еще вести в бой с хайдарабадцами.

Нанджарадж, вспомнив об этом, вскипел:

- Лентяи проклятые! Ползут как дохлые…

Барабанщики на слонах, которые шли следом за паланкином Нанджараджа, дружно ударили в наккары - большие, ярко раскрашенные боевые барабаны. Наккары заревели, наполняя ущелье громом и гулом. На все голоса закричали, заругались командиры. Но сипаи и так шли из последних сил. Задыхаясь, зло говорили друг другу:

- Ишь, как торопится Нанджарадж!

- Девять месяцев жалованье не платил.

- Оголодали. Семьи нечем кормить…

В арьергарде шел отряд, который заметно отличался от остальной армии бóльшим порядком и дисциплиной. Сипаи были одеты в одинаковые белые куртки и штаны. Где можно, они шли походным английским строем – по трое в ряд. На плече у каждого добротное ружье. У пояса – подсумок, манерка с водой.

Командовал этим отрядом Хайдар Али, крепко сложенный молодец лет тридцати пяти с грубыми и резкими чертами простолюдина, повадками простого солдата. На его смуглом безбородом лице с едва заметной полоской усов проглядывала хитрость. Мощный, выдвинутый вперед подбородок говорил о сильном характере, неукротимой воле. Заехав вперед, Хайдар остановил гнедого коня на очередном повороте Наттама. Чуть поодаль остановилась небольшая конная свита. С минуту Хайдар Али созерцал беспорядочную людскую массу, карабкающуюся вверх меж крутых стен прохода.

- Не армия, а толпа бродяг, – бросил он своему военному секретарю брахману Кханде Рао. Брахман сидел на коне чуть позади слева. – Как тут не вспомнить войска ангрезов и франков.

Кханде Рао согласился:

- Толпа бродяг и есть, Хайдар сахиб. У ангрезов и франков было чему поучиться. Ты перенял у них многое...

Брахман не кривил душой. Хайдар Али, малоизвестный доселе командир, прошел в горниле войны под Тричи великолепную школу. Он зорко наблюдал за тем, как воюют пришельцы из-за семи морей. Был заинтересованным свидетелем быстрых маршей и контрмаршей европейских военных отрядов, их напористых штыковых атак, ночных нападений врасплох, захвата неприступных, казалось бы, крепостей, меткой пальбы европейских канониров. Вполне оценив европейские методы ведения войны, Хайдар и сам начал с успехом применять их. Он проявил большое личное мужество и отвагу, военную смекалку. Характер его закалился. Не случайно приблизил его к себе Нанджарадж. Не случайно возвращается он теперь домой во главе нескольких сипайских батальонов.

- Твой отряд стоит трети армии, – добавил Кханде Рао.

Мимо проходил второй батальон. Его командир франк отдал Хайдару Али честь. Сипаи подтягивались, выравнивали строй. Шли с боевым кличем «джай»[9].

- Довольны службой, непобедимые?

В теснине отозвалось громом:

- Довольны, Хайдар сахиб!

- Порох-пули есть?

- Есть, Хайдар сахиб!

- К бою готовы?

- Готовы, Хайдар сахиб!

Взгляд Хайдара Али упал на смуглого до черноты крепыша-сипая с лихо закрученными усами и золотой серьгой в ухе.

- Эй, Рамджи! – окликнул он его с усмешкой. – Что спотыкаешься? Или опять жена обломала об тебя хворостину?

Сипаи, шагавшие в строю с Рамджи, захохотали. Кто в батальоне не знает Рамджи? В бою он стоек. Хайдар ему благоволит, но и подсмеивается, потому что бедняге частенько влетает от его жены.

- Я нынче ее сам поколотил, – отвечал Рамджи. – А то ишь – руки распускает.

- Так ее, Рамджи. Не поддавайся.

- Не поддамся, Хайдар сахиб.

Хайдар Али отпустил шутку. Она была соленой, такой ядреной, что захохотал весь батальон. Покатилась со смеху свита. Ухмыльнулся даже всегда серьезный Кханде Рао. Шутка в трудную минуту нужней еды и питья. От нее вроде бы сил прибывает. Повеселевшие сипаи лезли вверх по промоинам Наттама, со смехом вспоминая слова Хайдара. Сказал Хайдар сахиб, что, мол, негоже сипаю быть под женой. Он всегда должен быть сверху. Вот это командир! Умеет разговаривать с сипаями. Каждого в лицо помнит, о каждом все знает. За таким командиром они в огонь и в воду.

Мимо Хайдара Али уже шагали бедарские пеоны[10]. Диковатые на вид пеоны шли нестройно, с галдежом. Одеты они были кое-как, вооружены пиками и саблями. Набранные из обделенных судьбой примитивных племен, кастовым занятием которых было воровство, неприхотливые и выносливые пеоны были отличными лазутчиками. Хайдар Али обязан им многим. Несколько лет назад, под Тричи, пеоны угнали из вражеского обоза несколько верблюдов, груженых казной. Хайдару тогда пришлось поделиться добычей с Нанджараджем и франками, но немалую часть ее он утаил, припрятал. С тех пор и пошли его дела в гору.

- Эй, жулики! Эй, воры! – обратился к пеонам Хайдар Али. – Служить не надоело?

- Не надоело, Хайдар сахиб!

- Деньги на кашу, на лепешки есть?

- Есть, Хайдар сахиб!

Грубые шутки Хайдара льстили пеонам. Со смехом, криками «джай!» они валом валили мимо.

А Хайдар Али согнал с лица усмешку. Зорко, ничего не упуская из виду, он глядел на то, как мимо проходит его артиллерия, как упряжки волов тянут вверх по Наттаму орудия, как на особо крутых местах их подталкивают хоботами слоны. Прислуга была сплошь из топассов[11].

Коротким взмахом руки Хайдар Али приветствовал франков. Десятка два этих чужеземцев ехали верхом за повозками с порохом и ядрами. Хайдар прихватил их с собой из Пондишери[12] не зря. Среди франков немало опытных командиров и мастеров, умеющих лить пушки, чинить стрелковое оружие, выделывать порох. С ними он связывал многие свои планы.

- Надо выжать из франков все, что они умеют, Кханде Рао.

Брахман спокойно отвечал:

- Выжмем, Хайдар сахиб. Зачем явились они в Индию? За деньгами. А ты выдал им задатки, положил хорошее жалованье. Деньги у тебя есть…

- Да, деньги теперь есть.

Хайдар Али высоко ценил своего верного секретаря. Кханде Рао горой стоял за его интересы. На него можно было во всем положиться. Ведь именно брахман помог Хайдару Али превратить разорительную для Майсура войну под Тричи в весьма прибыльное дело. Хайдар всеми правдами и неправдами стремился накопить как можно больше денег, оружия. И Кханде Рао, прирожденный финансист, поставил дело на прочную основу. Пеоны знали, что в положенное время Кханде Рао выплатит не только жалованье, но и половину стоимости захваченной ими добычи. Поэтому они рьяно охотились за вражескими обозами. Ночами угоняли у противника (а то и у союзников, если те зазеваются) лошадей, тягло. Волокли к Кханде Рао повозки, сабли, ружья, палатки, армейские котлы, веревки. Словом, не брезговали ничем. Другая половина стоимости этого добра шла Хайдару Али и обмануть бдительного брахмана было почти невозможно.

По каплям пруд наполняется. У Хайдара Али завелись деньги, оружие. Захваченная пеонами казна, несколько сотен ружей и много холодного оружия хранились в Деонхалли, родном городе Хайдара. Триста коней нагуливали силу на потаенных лугах под присмотром надежных людей.

А набрать пару бедарских батальонов посоветовал Кханде Рао. Поистине, каждый совет брахмана оборачивался для Хайдара Али чистым золотом.

 

Глава 2

Депеша

           

Солнце громадным красным шаром закатилось за вершины гор. Набирал силу багряно-красный закат. И Нанджарадж отдал, наконец, приказ остановиться на ночлег. В узкой щели Наттама сгрудились в великой тесноте отряды сипаев и соваров[13].

Подтянулся армейский обоз.

Сипаи, отпущенные командирами, устремились к своим арбам. Вместе с ними и Рамджи. Кругом распрягали волов, ставили арбы колесо к колесу. Жены порасторопней уже развели костры, заваривали кашицу из раги[14]. Хныкали намаявшиеся за день дети. Тянуло дымом, ароматом свежих лепешек, жженого масла, перца. Принюхиваясь к этим запахам, голодный Рамджи невольно ускорил шаг.

А вот и его арба, его походный дом. Рамджи  тотчас принялся за дело. Привалил под колеса по увесистому камню. Задал волам корму. Снял тюрбан, повесил его на дуло ружья, прислоненного к колесу. И со вздохом облегчения опустился на циновку, расстеленную на теплых камнях. Обеими руками огладил бритую голову с пучком волос на макушке. Закончен день!

- Скоро ты там, Мира?

Жена только что отправила спать их сына Кришну. Не отвечая, молола зерно на ручной мельнице. Левой рукой она вращала верхний жернов, а правой понемногу подсыпала зерно в отверстие посередине. По краям жернова, на подстеленной тряпице росла горка муки. Под глазом у Миры назрел синяк.

- В брюхе урчит…

- Не махараджа[15]. Подождешь, – с сердцем сказала Мира и расплакалась. –  Стараешься угодить, а тебе за это синяк. Весь день с мокрой тряпкой на глазу…

Слезы Миры смутили бравого сипая.

- Не нужно было руки распускать, – миролюбиво сказал он. – Хайдар сахиб узнал откуда-то, что нынче утром ты меня палкой стеганула. Говорит – жене не поддавайся. А не то вместо тебя её в батальон запишу…

- Шутит Хайдар.

- Все равно обидно. Я не последний человек в батальоне.

- Домой хочу, – всхлипнула Мира. – Сколько можно жить на колесах? Три года отца-мать не видела. Живы они или нет – не знаю.

- Я бы, тоже, хоть сейчас домой. Вспомню нашу деревню, так слезы к горлу подступают. Только, что нас там ждет? Опять долги да налоги. Опять подмешивать в муку чатар-матар[16]. При Хайдаре сахибе не так уж и плохо. Казна давно жалованье не платила, а деньги все равно имеются. Отбили косяк коней у Мохаммеда Али, так, Кханде Рао за них хорошие деньги выплатил. Есть у нас арба, волы, мука и гхи[17]. От добра добра не ищут.

Мира сама это хорошо знала. Она вытерла глаза краем сари и принялась за стряпню. Из кожаного мешочка маслила горячие лепешки, пододвигала мужу. Рамджи ужинал, запивая водой из глиняного кувшина. А Мира полезла в арбу, где разметался во сне их сын Кришна, взбила солому, кинула сверху дерюжку.

- Ложись, отдохни. Завтра Нанджарадж подымет чуть свет.

Нанджарадж, между тем, совещался с командирами кавалерийских и сипайских отрядов. Те сидели перед ним полукругом – в высоких тюрбанах, просторных одеждах, босиком. Огни масляных светильников тускло отражались на оружии, лежащем у них на коленях, отбрасывали колеблющиеся тени на полотняные стенки шатра.

- Половина пути уже пройдена, – говорил главнокомандующий. – Будет угодно богам, так упредим хайдарабадцев. Армия низама, известное дело – не идет, а ползет. В столице у меня будет под рукой двадцать пять тысяч бойцов…

Однако слушали его плохо. Между Нанджараджем и командирами словно пролегла невидимая глухая стена. Сверкая белками глаз,  почти кричал Хари Синг, начальник кавалерийского отряда из наемников – раджпутов[18].

- Падают кони, махарадж![19] В Карнатике зерна, сена не на что было купить. Прибудем к столице с одними плетьми в руках.

Нанджараджу ничего не оставалось, как обещать:

- У верхнего горла Наттама нас должен ждать обоз с деньгами. Как выберемся из прохода, тотчас расплачусь с армией.

- Хоть сто раз скажи «сахар», во рту оттого слаще не станет, – не скрывая злобы, пробормотал раджпут.

Раньше Нанджарадж не стерпел бы такой дерзости, прогнал бы наглеца с глаз долой. Но за Хари Сингом все остальные командиры. А, кроме того, раджпут – первая сабля в армии, любимец брата Девраджа. Приходилось сдерживаться.

- Только и слышу ото всех – дай, да дай. Один Хайдар Али ничего не просит. Понимает, что у меня пока нет денег. А сипаи у него сыты, кони не дохнут.

Хари Сингу словно присыпали рану солью. Он ненавидел, презирал Хайдара Али. И было за что. Однажды под Тричи майсурцы пошли на штурм вражеского редута, и среди оборонявших его английских солдат и сипаев вдруг началась паника. Хари Синг не раздумывал ни минуты. Он врезался со своими раджпутами в толпу беглецов, посек их саблями, затоптал копытами коней. Из защитников редута уцелело едва ли полтора десятка человек. Но кончилось горячее дело и Хари Синг обнаружил, что все пушки на захваченном редуте попали в руки Хайдара. Через полгода – новая, еще более обидная история. В засаду майсурцев попал большой обоз ангрезов, шедший в Тричи. Хари Синг врасплох напал на конвой, разметал двести английских гренадеров и восемьсот сипаев. Но семь пушек при конвое стали добычей Хайдара. Сколько потом ни жаловался Хари Синг, сколько ни доказывал Нанджараджу, что эти пушки принадлежат ему по праву, удалось получить лишь одну из них. Три самые хорошие так и остались у Хайдара. А вместе с пушками – повозки с багажом английских офицеров. И теперь ему ставили в пример Хайдара Али!

- С кем ты меня равняешь, махарадж? – воскликнул гордый раджпут. – С человеком, который присваивает себе все, что плохо лежит?

Хайдар заметил едко:

- Аллах дал человеку голову не только для того, чтобы напяливать на него тюрбан. А руки – не только для того, чтобы махать саблей.

- Чтоб ты сдох! – скрипнул зубами раджпут. – Чтоб язык твой изъели черви!

Хари Синг и Хайдар Али вскочили со своих мест, схватились за сабли. Нанджарадж прикрикнул с досадой:

- Сядьте! Какая вас муха  укусила?…

За стенкой шатра вдруг послышались тревожные голоса. Заметались огни факелов. Откинув полог, вошел начальник телохранителей.

- Что там такое?

- Харкара[20] из столицы, махарадж.

- Введи его.

Тотчас же ввели харкару. Тот был покрыт дорожной пылью, обливался потом. Достав из сумки запечатанную с обоих концов металлическую трубку, харкара коснулся ею лба и протянул Нанджараджу:

- Вот, махарадж! Мне едва удалось миновать заслоны хайдарабадцев…

Главнокомандующий побледнел. Сорвав печати, он вытащил из трубки плотно скатанный лист бумаги, развернул, впился в него взглядом. И когда, наконец, отложил депешу, руки у него дрожали.

- Судьбе угодно было распорядиться иначе, – глухо сказал он. – Хайдарабадцы опередили нас.

Нанджарадж не сказал, что его брату пришлось согласиться на уплату огромной дани за многие годы. Ведь, Майсур – давнишний данник Хайдарабада. Деврадж уплатил лишь малую ее часть, ибо денег в казне не было. Но командиры и так  все поняли. Значит, до дна вытрясена казна Майсура. Вот тебе и обоз с деньгами! Вот тебе и жалованье за кровавые труды под Тричи! Многие в душе кляли себя, что не догадались вовремя перейти на службу к какому-нибудь более удачливому правителю. Что скажешь сипаям, которые девять месяцев не получали жалованья?

Командиры, перебивая друг друга, заговорили:

- Что ж делать-то, махарадж?

- А ну, как взбунтуется армия.

Нанджарадж успел уже взять себя в руки.

- Платить армии моя забота. А кто станет бунтовать, поплатится ушами и носами. Марш по своим отрядам! Завтра чуть свет выступаем.

 

Глава 3

Честолюбивая мечта

 

На пятый день армия выбралась на плоскогорье. Огромным табором стала близ крепости, запиравшей сверху Наттам. Закипели страсти.

Нанджарадж который день не выходил из шатра. Никогда ранее не испытывал он таких трудностей с выплатой жалованья войскам. Пришлось заложить присланные Девраджем ковры, храмовую утварь, личные драгоценности. Пришлось даже продать несколько пушек, а денег все равно не хватало. Пренебрегая этикетом, в шатер один за другим лезли командиры.

- Опять не додал, махарадж! За целых три месяца, – негодовал Хари Синг. –  Когда же, наконец, выплатишь все, что нам причитается?

У Нанджараджа пухла голова от препирательств и споров.

- Говорю тебе еще раз – в казне пока нет денег.

А за пологом шатра звенели монеты. Доверенные люди мир-бахши – главного казначея армии, отсчитывали там фанамы, хуны, пагоды, чакраны и прочие деньги, имевшие хождение на Декане[21] и юге Индии. От их сладкого звона с ума можно было сойти.

- Как это нет денег? Нанимал на службу, так плати. Зря что ли рисковали мы своей шкурой под Тричи?

- Уплачу сполна, джамадар[22]. Только чуть позже.

- Еще хоть за месяц, – твердо и зло сказал Хари Синг. – Или я не поручусь за своих людей…

Это была уже угроза, Раджпуты – бесстрашные, одержимые воины. Если поклянутся в чем-нибудь на клинке, так непременно выполнят клятву. Совсем рассориться с их командиром нельзя. Главнокомандующий вручил Хари Сингу еще один тугой мешочек, и тот вышел из шатра. Место раджпута тотчас занял джукдар[23] Хамид Хан – средних лет, степенный, с окладистой бородой командир отряда из соваров – мусульман. Нанджарадж, поглядев в генеральный реестр, велел отсчитать деньги.

- Все сполна, Хамид. Ищи себе другого хозяина.

Тот спросил дрогнувшим голосом:

- Рассчитываешь, махарадж? За что? Или недоволен нашей службой?

- Доволен Хамид. Но нет денег.

- Что ж. И на том спасибо.

Хамид Хан велел своим людям забрать мешок с деньгами. Сдержанно поклонясь, вышел из шатра.

Тесной гурьбой, поглядывая по сторонам, совары направились к своему стану. Кругом шел дележ полученных из казны денег. Расставив перед собой столбики монет, сидели на коврах бахши-казначеи. Вокруг грудились сипаи. Каждый лихорадочно соображал, сколько ему причитается за девять месяцев службы. А где дележка, там и ссора.

- Обойдемте-ка их стороной, братья, – сказал Хамид Хан, указывая глазами на разгоряченную, галдящую толпу. – Чтобы не случилось греха.

Бахши, как видно, вел дела нечестно. Двое из сипаев с проклятиями вырвали сабли из ножен. Началась кровавая свалка. Кое-кто кинулся подбирать рассыпанные монеты. Хамида, его провожатых и мешок с деньгами встречал весь джук[24]. От палаток, от коновязей – отовсюду спешили совары. Лица у них светились радостью. Наконец-то деньги!

- Сейчас и делить начнем, – сказал Хамид Хан. – Где бахши?

- Здесь, – отозвался пожилой совар, за небольшую плату выполнявший в отряде работу бахши – казначея.

- Список при тебе?

- При мне, Хамид сахиб.

Хамид был строгим, но справедливым начальником. Под его доглядом бахши выплатил соварам все до последней пайсы[25]. И никто не остался в обиде.

Получил жалованье и бхат[26] – невысокий, лихой на вид совар лет тридцати в пестрой рубахе и большом тюрбане. Бхатом прозвали его в отряде потому, что он не расставался с дхоляком[27], на привалах пел под его звуки старинные маснави, лаванис[28].

- Вот она плата воину за раны и кровь, – укладывая монеты в сумку, сказал он. – Явлюсь к сестре в столицу не с пустыми руками. Гостинцев куплю. Сахукары[29] свое возьмут, но и нам кое-что останется. Верно ведь, Хамид?

Джукдар ничего не ответил.

- Что хмур, начальник?

- Рассчитали нас.

- Почему? Воевали вроде хорошо.

- Нанджарадж говорит, денег нет.

- Он сроду жалованье вовремя не платил. С худой овцы хоть шерсти клок.

- Так-то оно так, – невесело согласился джукдар. – А все же плохо лишиться хозяина. Пойди-ка найди нового.

- Об этом ли горевать, Хамид сахиб? Время-то нынче какое. По всей Индии мечи звенят. Брат идет на брата, народ – на народ. Найдем покупателя на наши сабли! Сейчас главное с сахукарами рассчитаться. Возьмешь взаймы деньги, а они сгорают, как солома в костре. Не отдал вовремя полпайсы, изволь, плати полрупии.

- Это верно, – опять согласился джукдар. – Все залезли к ним в долги.

Нанджараджу так и не удалось полностью расплатиться с армией. Одним он остался должен за два, другим за три месяца. Треть армии пришлось рассчитать вовсе. Когда страсти поулеглись, он отдал приказ собираться в путь. До столицы было еще несколько переходов. Нанджарадж вновь собрал в своем шатре командиров.

- Земли Майсура не оскудели. Народу в нем не убавилось. И деньги в казне еще будут, – сказал он. – Но пока я воевал под Тричи, все отбились от рук. Из-под каждого камня, из-за каждого куста высунули змеиные шеи предатели. Вон, взять хотя бы округ Паин-Гхат[30]. Война обошла его стороной, но тамошние палаяккары[31] отказываются платить дань. А бросают головешки в солому, подбивают палаяккаров на непослушание Мохаммед Али и ангрезы. Там нужна железная рука. И вот мое решение – встань, Хайдар!

Хайдара будто подбросило пружиной с ковра.

- Ты – лучший солдат Майсура. Удачлив и смел. Не дал Мохаммеду Али заманить меня в ловушку. Назначаю тебя фаудждаром[32] Паин-Гхата. Ступай со своим отрядом к Диндигалу, главной крепости округа. Изведи лазутчиков проклятого богами Мохаммеда Али. Пригни к земле непокорных, предателей. Наладь сбор дани.

Хайдар Али поклонился низко-низко.

- Твоя воля для меня закон, отец!

- Знаю. Сейчас получишь санад[33] на управление округом.

Хайдар задержался в шатре главнокомандующего. А когда вышел оттуда с драгоценным санадом в руках, ощутил на себе косые взгляды. Услыхал слова:

- Хайдар – он такой. Манго съест и косточку продаст.

- У него все пять пальцев в масле.

- И я бы не прочь сесть в Диндигале…

Командиры завидовали удачливому Хайдару Али. Давно ли приплелся он в Майсур с нищей матерью? А уж скольких обскакал.

Более всех завидовал Хари Синг. Хайдар сядет в нетронутом войной округе, а ему тащиться с побитым Нанджараджем в разоренную столицу. Мысль эта казалась непереносимой. За глаза и в глаза Хари Синг называл Хайдара наиком[34]. Говорил, что всеми своими успехами Хайдар обязан не воинской доблести, а прислужничеству перед Нанджараджем. И сейчас тоже. Распаленный воспоминаниями о старых обидах раджпут, подкрутив роскошные усы, громко с вызовом сказал:

- Вот так-то, братья! Настоящим храбрецам нынче какой почет? Зато по их плечам лезут вверх наики, мастера присваивать себе чужое добро.

Хайдара взбесили эти слова.

- Собака! – крикнул он, вырывая из ножен саблю. – Ответишь за оскорбление!

Обнажили клинки люди Хайдара. Еще миг, и началась бы кровавая схватка. Командиры поспешили растащить старых соперников. Трое крепко держали за руки Хайдара. А Хари Синг, постукивая концами пальцев по эфесу клинка, кривил губы в презрительной усмешке:

- Вах! Лучший солдат Майсура. Начинай, если умеешь саблю держать.

Хайдар подавил клокочущую в нем ярость. Погибнуть от клинка этого рубаки? Ну, нет! Направляясь к своему отряду, проскрежетал:

- В ответ на кирпич получишь камень, джамадар. Попомни мои слова.

Красавец раджпут презрительно осклабился.

- Не боюсь тебя, наик…

Вместе с армией отправлялся в столицу и Кханде Рао. Хайдар Али, перед тем как отпустить секретаря, имел с ним долгую беседу, как обычно, с глазу на глаз. И завершил ее словами:

- Регулярно присылай вести в Диндигал. Я должен знать обо всем, что творится в городе. О чем толкуют в домах Нанджараджа и Девраджа, на базарах, в армии.

- Буду твоим оком, Хайдар сахиб, – клятвенно заверил брахман. И, поколебавшись, добавил:

- Но помнишь, ты обещал помочь Водеярам[35] – законным владыкам Майсура. Уже больше двадцати лет прошло, как Нанджарадж оттеснил их древний род от власти, правит страной от их имени. Не забыл ли о своем обещании?

Хайдар Али нахмурился.

- Я никогда ничего не забываю.

- А мне становится худо, когда ты величаешь отцом Нанджараджа, этого выжигу и негодяя.

- При нужде назовешь отцом и осла, – усмехнулся Хайдар. – Я верный слуга Водеяров. Жизнь за них положу. При случае, так и передай махарадже. Но Нанджарадж и его брат не тараканы, которых можно прихлопнуть чувяком. Армия и казна в их руках. Мне еще копить, да копить силы.

- Знаю, Хайдар сахиб. Буду и дальше помогать тебе в этом. – Помолчав, брахман добавил:

- Быстро же сбываются твои желания. Только вчера говорил, что хорошо бы сесть где-нибудь в спокойном, не разоренном месте.

И вот ты фауджар Диндигала. Не подслушали ли твои тайные мысли боги? Поистине, тебе благоволит сама судьба.

Хайдар Али бросил быстрый взгляд на брахмана. В его словах почудилась зависть.

- На богов надежда плоха, Кханде Рао. А судьба? Она слепо взирает на тех, кто сидит сложа руки и покорно ждет от нее милостей…

Новое назначение подстегнуло Хайдара Али. Вот оно, начало осуществления его мечты! Об этой честолюбивой мечте, которая зародилась еще под Тричи, не знал и не догадывался никто, даже проницательный Кханде Рао.

Быть слугой Водеяров? Как бы не так! Раз вырвали у них власть из рук, значит они ее недостойны. И чем он хуже старого попугая Нанджараджа, у которого ни зубов во рту, ни кишок в животе. Власть узурпаторов поколеблена дурацкой войной в Карнатике. А у него, Хайдара, есть спаянный, послушный его воле отряд сипаев. Есть деньги, оружие, верные помощники. И что самое главное – есть молодая необузданная сила.

 

Глава 4

Нерадостная встреча

 

Сердце Нанджараджа змеей жалила досада. Ведет он к столице не победоносное войско, а толпу хмурых, подавленных неудачами сипаев. И все по милости бесчестного правителя Карнатика. Будь ты проклят, Мохаммед Али!

Уже пришел муссон[36]. С юго-запада на Декан вдруг надвинулась гигантская, непроглядно черная туча. Под ударами ветра затрепетали вершины пальм, взвились к небу сухие листья, мусор, клочья соломы. И на иссушенную солнцем землю гремящей полосой обрушился ливень. Словно по волшебству все вокруг покрылось свежей травой. Ярко зазеленели мхи на валунах.

Нанджарадж с горечью глядел на опустошения, которые оставили после себя хайдарабадцы. Дотла сожжены пригородные деревни. Поля и арыки затоптаны ногами чужих сипаев, копытами чужих коней. Сады вырублены, колодцы порушены.

Крестьяне, выйдя из лесов, где они хоронились от незваных гостей, со слезами на глазах глядели на пепелище, на поля. Самая бы пора пахать да сеять. А волов  и семян нет. Все отнял низам.

- Ай, какой раздор! – вырвалось у Нанджараджа. – Словно саранча пролетела.

- Истинно так, махарадж, – поддакнул Виранна, которого Деврадж прислал навстречу армии с небольшим эскортным отрядом. Похожий на бойцового петуха, с лицом в шрамах, Виранна сидел на слоне позади Нанджараджа. – Истинно так! Пока хайдарабадские всадники грабили деревни, этот проклятый франк де Бюсси[37] осадил столицу. Девраджу некого было на стены послать. Пришлось согласиться на выплату дани. А денег в казне…

- Да хватит об этом! – с досадой оборвал его Нанджарадж. – Сто раз уже слыхал.

С небес, укутанных густыми тучами, вновь низвергся ливень. По крыше хоудаха[38] дробно забарабанили капли, и Нанджарадж плотнее закутался в халат. Сипаям прятаться было негде. Вымокшие до нитки, они угрюмо шлепали по лужам за слоном главнокомандующего.

Наконец, вдалеке показался Серингапатам[39] – столица Майсура, город-крепость на острове, омываемом с севера и юга рукавами Кавери[40]. Нанджарадж жадно, со стесненным сердцем, смотрел на его древние квадратные башни и стены, из-за которых выглядывали крыши дворцов, минареты и башни храмов. Набрякшие влагой тучи, казалось, придавили город к земле. Небеса словно бичевали его молниями. Вид Серингапатама был сумрачен, суров. Главнокомандующий чувствовал в нем некий горький упрек.

Армии было приказано размещаться в старых бараках к северо-востоку от столицы. Сам Нанджарадж, сопровождаемый отрядом телохранителей, направился к мосту через Кавери. Только этим мостом и можно было попасть на остров. Кавери, приняв в верховьях обильные дожди, невиданно вспухла. С головокружительной быстротой неслась в каменных берегах.

Не в такой ли водоворот событий попал и Майсур?

Слон, напуганный видом взбесившейся реки, в нерешительности остановился. Мост был древний, с разбитыми башнями и воротами. Из-под навеса из пальмовых листьев лениво вылезли, едва поприветствовали главнокомандующего караульные.

“Забыли хозяина, псы! – кипел гневом Нанджарадж. – Ну, погодите. Доберусь до вас”.

- Гони! Что стал! – прикрикнул он на махаута.

Тот ударил голыми пятками по мокрым щекам слона:

- Чал, чал, бета![41]

И слон, ощупывая хоботом скользкие каменные плиты моста, перенес главнокомандующего на остров. Потом двинулся к Бангалурским воротам[42].

Нет, не так мечталось Нанджараджу въехать в столицу. На городских стенах и башнях лишь кое-где видны были горожане. Ни приветственных кликов, ни рокота наккаров. Ни торжественных “салами” – залпов крепостной артиллерии. На бастионе не видно было махараджи, который бы сидел там под шелковым балдахином в окружении свиты. Чему радоваться? Какие торжества? Вернулся он из далекого похода с позором, с пустыми руками.

У Бангалурских ворот перед слоном расступились копейщики. Слон медленно вошел в их узкий и высокий проем, и Нанджарадж вздрогнул, ощутив сырость и смрад. Запрокинув лица, на него глядели снизу прикованные к каменным блокам, обросшие диким волосом люди. Простирая к Нанджараджу руки, они молили о пощаде. Хулу кричал лишь изможденный старик  в рубище.

- Узурпатор! – потрясал он цепями над головой. – Неблагодарный слуга. Да покарают тебя боги.

Нанджарадж бросил холодно:

- Ты еще не издох, Гопинатхайя? Придержи язык, старый пес, а не то велю содрать с тебя шкуру…

Много лет назад Гопинатхайя вступился за Водеяров, которых низвергли братья-узурпаторы, и угодил за это на цепь. Обречен был вместе с другими преступниками до конца дней своих поднимать и опускать цепной мост с помощью скрытых в стенах деревянных вóротов.

- Смерти не боюсь! – кричал вслед Нанджараджу старик. – Гляди, не оказаться бы тебе самому на этом месте.

Нанджарадж въехал на главную улицу Серингапатама. При виде знатного всадника на слоне, копейщиков, прохожие жались к стенам, низко кланяясь. Иные по стародавнему обычаю падали ниц.

Нанджарадж угрюмо смотрел по сторонам. Город запущен. Зубцы крепостных стен кое-где обрушены. Их давно уже не касались заботливые руки каменщиков. Дворцы, храмы, мечети облезли, потемнели. Давно не видели извести гопурáмы[43]. Золоченые их шпили облупились. На улицах – промоины от ливневых потоков. Кругом грязь, навоз, клочья соломы. Крестьяне со всем скарбом и скотом искали здесь недавно спасение от разбойных вражеских орд.

- Некому глядеть за порядком, махарадж, – пояснил со вздохом Виранна. – До того ли сейчас…

Вот, наконец, и облезлый, почерневший от дождей дом Девраджа. Повинуясь махауту, слон подогнул ноги и улегся на брюхо. Нанджарадж по лесенке спустился на землю. К нему потянули руки нищие, калеки и прокаженные с воплем:

- Бахшиш[44], махарадж!

- Бахшиш!

Их отгоняли древками копий телохранители.

Нанджарадж прошел в покои, где его ожидал Деврадж. Нерадостной была эта встреча. В седом как лунь старике Нанджарадж едва узнал сурового и властного брата. Тот заболел водянкой.

- Прибыл, наконец, – тяжело дыша, сказал Деврадж. – Ну чем похвастаешь? Чем обрадуешь?

- Боги были против нас, брат Деврадж…

- Причем тут боги? Говорил ведь – не влезай в чужую драку. Заработаешь одни шишки. Знаешь, сколько ты просадил денег под Тричи? Сорок миллионов рупий. Целых сорок миллионов! – в голосе Дервраджа слышался ужас. – Пока наши сипаи умирали на раскаленных песках у Тричи, пока ты сорил деньгами, Майсур оставался без защиты. И два года назад маратхи[45] ограбили нас – исторгли из казны три миллиона. А месяц назад пришлось пообещать шесть миллионов низаму. Он тоже потребовал уплаты дани. Разор, разор!

- Будут еще у нас деньги.

- Откуда? – хрипел Деврадж. – Страну наполовину растащили соседи. Мне пришлось отдать в залог низаму восемнадцать талук[46], и оттуда уже не поступают деньги. У сахукаров рупии не выпросишь в долг, они нам больше не верят. Хоть ступай побираться с плошкой из сушеной тыквы.

- Тридцать миллионов нам должен наваб Мохаммед Али. Сдерем с него эти деньги. Расписка-то цела?

- Вон, в ларце расписка. Да, что с нее толку? Мохаммед Али известный мошенник. Одурачил тебя. Спас с твоей помощью шкуру, а денег выплачивать не станет… – Деврадж задыхался от горечи и гнева. – Власть наша поколеблена. Махараджа, и тот начал вырываться.

Нанджарадж досадливо подернул плечами.

- Пустая бочка громко гремит. Сошлем его в Каббальдургу[47]. Там, среди болот, он живо сдохнет от лихорадки. Следующий Водеяр будет умнее. Не так уж плохи наши дела, брат Деврадж. Вскоре начнут поступать деньги из Паин-Гхата. Фауджаром туда я назначил Хайдара Али. Это способный человек. Он наведет в округе порядок, выколотит дань за многие годы. Хайдар предан мне, как собака.

У Девраджа сверкнули гневом заплывшие, слезящиеся глаза. Затряслись дряблые щеки.

- Не иначе, как боги помутили твой разум. Обжегся на одном мусульманине, и все равно – возлагаешь надежды на другого, который к тому же не умеет ни читать, ни писать.

- Зато он хорошо считает.

- В свою выгоду. Много слыхал я о нем от Хари Синга. Впрочем, раздав золото, на угольках много ли наживешь? Страна разорена. Из-за своей жадности и упрямства ты обрек Майсур на нищету и унижения. Бороду на солнце выбелил, а ума так и не нажил.

- Эй, брат Деврадж, не забывайся!

- Брошу все, уйду.

- Ну и уходи.

Братья поссорились, начали осыпать друг друга упреками…

 

Глава 5

Аннадата

 

На другой день, вечером, в Серингапатаме состоялась еще одна встреча. К Радж-Махалу, родовому дворцу Водеяров, явился Кханде Рао. Положив золотую монету на ладонь мунши[48], ведавшего приемом, он попросил аудиенцию у махараджи.

- Обожди на веранде, – сказал мунши. – Тебя позовут.

Чикка Кришнараджа Водеяр – восемнадцатый по счету правитель из этой династии, сидел в одиночестве в своих покоях. Он только что вернулся из зананы – женской половины, и в ушах у него звучал голос матери. «Долго ли будешь сиднем сидеть? – зло выговаривала она. – Надо что-то делать! Иначе узурпаторы изведут Водеяров…» И старуха, плача от досады, вновь и вновь перечисляла золотые и серебряные блюда, ожерелья, кольца и другие драгоценности, которые люди Девраджа отобрали у семьи под предлогом, что нечем платить жалованье армии.

Чикке Кришнарадже исполнилось двадцать семь лет. Он был темен лицом, грузен не по годам. Вся его жизнь прошла в вынужденном затворничестве. Посаженный семилетним ребенком на трон братьями-узурпаторами, махараджа помнил о судьбе своего предшественника, зарезанного за попытку вернуть себе власть, и помалкивал. Но всему есть предел. Он, законный владыка Майсура, которого в народе зовут аннадата, дарующий хлеб – жалкая пешка в руках у узурпаторов, пленник в своем дворце. Сколько можно терпеть такое?

Опорой Водеяров были брахманы-вишнуиты[49]. С опальной семьей их связывали тысячи уз. И узы эти особенно окрепли в последние годы. Брахманы готовы были живьем сожрать Девраджа: тот велел конфисковать часть утвари в храме Шри Ранги – фамильном храме Водеяров, чтобы расплатиться с армией. Это ли не святотатство?

Вишнуитом был и Кханде Рао. Махараджа возлагал на него немалые надежды в своих планах сбросить ярмо узурпаторов.

Ждать Кханде Рао пришлось недолго. Явился слуга. По корридору Радж-Махала, набитого челядью, шутами и танцовщицами, он привел его в покои махараджи. И брахман, подняв над головой сложенные ладони, приветствовал владыку Майсура. Тот, скрестив ноги, сидел на ковре и курил хукку[50], в которую была заложена добрая щепоть мадака – смеси опиума и бетеля.

- Хотел видеть тебя, Кханде Рао. Потому позвал.

- Я здесь, аннадата, – отвечал брахман. – И готов служить. Хайдару сказал, что, мол, в столице буду ему полезней, чем в Диндигале. Он тотчас согласился.

Кханде Рао с сочувствием глядел на махараджу. Тот казался усталым, подавленным.

- Какие принес новости?

- Неплохие, аннадата. Хайдар Али, думаю, у нас в руках. Этому мусульманину во всем сопутствовала удача. Он подтвердил, что верен Водеярам и готов помочь тебе укрепиться на троне.

Кханде Рао стал рассказывать о последних событиях, о том, что Хайдар назначен фауджаром Паин-Гхата. Махараджа слушал, потягивая синий дымок. А когда рассказ подошел к концу, сказал, удрученно качая головой:

- О, Хари, Хари![51] Плохие времена. У меня все отняли. Ни денег, ни власти. На женской половине плач и стенания. Скоро нечем будет кормить семью.

- Звезда Водеяров еще подымется в зенит, аннадата. В Паин-Гхате Хайдар наберется новых сил, и с его помощью мы свалим узурпаторов. Ведь, ради этого я и служу мусульманину. Ради этого стал его доверенным лицом. По твоему приказу слоны растопчут узурпаторов на главной площади Серингапатама.

- Придет ли такая пора?

- Придет, аннадата.

Чикка Кришнараджа бросил долгий, испытующий взгляд на брахмана. Кханде Рао и Хайдар – верная ли это ставка в трудное для Водеяров время? Чужие души – потемки. Доверяться полностью нынче никому нельзя. Четверть века назад Водеяры слишком уж доверились Нанджараджу и Девраджу, членам знатного рода, в котором из века в век переходили по наследству самые важные в Майсуре должности. И поплатились: братья вырвали у них власть, сами стали распоряжаться казною. На троне сидел тогда 12-летний подросток Доддараджа Водеяр, а у подножья трона царили раздор и смута. С тех пор и стали Водеяры бессильными заложниками наглых узурпаторов.

Кханде Рао угадал опасения махараджи.

- Мой род всегда верно служил Водеярам, аннадата. Обретут Водеяры былую силу, богаче станут наши храмы.

Чикка Кришнараджа вновь затянулся сладким дурманом.

- Знаю. Не думай, что я сижу в бездействии, да жалуюсь на судьбу. Терпению моему подходит конец. Вот, сделай Хайдара Али нашим мечом… и станешь вторым человеком в государстве. Ты понял меня?

У брахмана перехватило дух. Но он ничем не выдал своего волнения.

-          Понял, аннадата. Сделаю, что в моих силах.

 

Глава 6

Шафран и на плохой земле растет

 

А Хайдар Али, с которым Нанджарадж, Чикка Кришнараджа Водеяр и Кханде Рао связывали столько надежд, сделал один переход по дороге к Диндигалу и вновь стал лагерем. К нему повалили рассчитанные Нанджараджем сипаи.

Хайдар Али принимал их сидя в кресле перед шатром. Возле шатра виден был паланкин с красными стенками, переминался слон с наккаром на спине – знаком его новой высокой должности. За спиной Хайдара толпились командиры. Справа и слева, с бумагой и каламами[52] наготове, сидели на пятках мунши-писари.

Седоусый наик говорил с поклонами:

- Нас двадцать человек, Хайдар сахиб. У половины свое оружие. Воевать умеем. Прими на службу.

Хайдар не церемонился.

- Зачем привел этих двух? – указал он глазами на старика и калеку, которые пытались спрятаться за спинами товарищей.

- А куда им деваться? Мы все из одной деревни.

- Старики и калеки мне не нужны. По семь рупий в месяц на брата. У кого своё ружьё – по восемь. Согласны?

- Согласны, Хайдар сахиб, согласны.

Мунши составил список нанятых сипаев. Их отвели в формируемую роту. Понурясь, ушли прочь забракованные.

Явился к шатру и Хамид Хан.

- Прими, Хайдар сахиб.

Хайдар глянул на него.

- Рассчитал Нанджарадж?

- Рассчитал.

- А ну-ка, покажи своих людей.

Хайдару Али, как видно, надоело сидеть в кресле. Молодецки вскочив на подведенного к шатру коня, он вместе с Хамидом проехал вдоль выстроенного отряда. Всадники в отряде были молодые. Кони добрые. Оружие хорошее.

- А, старый знакомый! – увидев бхата, приостановился Хайдар. – На что этот дхоляк? Мне нужны сабли, не барабаны.

Бхат отвечал:

- Саблей владеть умею. А дхоляк, тоже оружие. Он дух подымает.

- Верно, верно, Хайдар сахиб, – подтвердил джукдар. – Наш бхат – славный воин.

Хайдар Али осмотрел бракованных коней, на которых возят фураж, котлы и бурдюки с водой. Осмотрел даже палатки, колья и веревки к ним.

- По тридцать рупий на брата. А будете верно служить – добавлю.

- Служить будем верно, – отвечал джукдар. – Да, только вовремя плати жалованье. Не как Нанджарадж.

Хайдар усмехнулся.

 - Ладно. Отведи джук вон к тому лескý. Жди приказа.

Хайдар Али ускакал обратно к шатру. А джукдар повел отряд к указанному месту.

- И правда, – сказал он бхату. – Нашелся покупатель на наши сабли. Не останемся без куска хлеба.

Бхат подхватил:

- Да еще какой покупатель. Не избитый чувяком Нанджарадж.

- Знает тебя Хайдар.

- А как же? Мальчишками вместе по улицам бегали. Эх, жаль, не скоро попадем в столицу.

Хайдар Али вновь выступил в поход. Под командой у него теперь было пять тысяч регулярной пехоты, две тысячи пеонов-копейщиков и две с половиной тысячи соваров. Из них около тысячи – его собственное войско. Да еще шесть пушек. Наконец-то независимая должность! Наконец-то развязаны руки!

Под грохот барабанов, батальоны шагали на юг, к Диндигалу. Муссон заметно ослабил свой натиск. Реже стали выпадать ливни. Меж ползущих на северо-восток туч то и дело проглядывало солнце, и его лучи светлыми полосами падали на зазеленевшие холмы, луга и леса.

Через несколько дней армия вступила в Паин-Гхат – плодородную долину, зажатую меж грядами высоких гор. Долина эта была завоевана майсурцами лет десять тому назад, и Хайдару предстояло утвердить здесь власть правительства Майсура.

Джук Хамид Хана шел в передовом охранении. Совары, разбившись на мелкие группы, прочесывали деревни, поля и луга, лесные опушки. При себе джукдар оставил лишь дюжину человек, в том числе и бхата, своего неизменного спутника. Бхат с улыбкой оглядывал долину.

- Вах, какой богатый край! Вот бы тут жить да радоваться. И гляди – сколько здесь скота…

В долине царили мир и покой. Неподвижно стояли посвежевшие леса. В раскиданных там и сям деревеньках белели среди пальм индуистские храмы. Жались друг к другу хижины под соломенными крышами. У дымных очагов хлопотали женщины, играли дети. Все они прятались, стоило появиться соварам. А вокруг деревень, на пастбищах, жадно щипали молодую траву коровы, овцы, козы... Высунув из больших дождевых луж рогатые головы, блаженствовали буйволы.

- Людей не видать, – заметил джукдар. – Все в поле.

Бхат согласился.

- Земля после дождей что масло. В эту пору кто рано встает, тому Аллах подает.

В полях кипела работа. Оставив под деревом или на меже адхóри – сандалии, горшки с едой, пахари шли следом за волами, налегая ладонями на держаки сох. Легко отваливалась влажная, щедро удобренная навозом и золой красноватая земля. Над долиной звучали гимны в честь матери-земли. Уроди, кормилица! Не оставь голодными своих сыновей и дочерей!

Пахари при виде соваров тоже прятались. Что нужно здесь этим чужакам?

Хамид Хан и его совары чувствовали, что лес, стеной стоящий по краям долины, таит смутную угрозу. Из чащи за ними зорко следили чьи-то глаза. В ту же сторону, что и армия Хайдара, направлялись небольшие отряды вооруженных людей.

- Вон, еще человек двадцать, – указал плетью джукдар. – Долина вроде мирная, а ухо надобно держать востро.

При виде майсурцев босоногие воины с копьями и луками, которые гуськом шли вдоль опушки, тенями растворились меж деревьев. Бхат сказал задумчиво:

- А знала ли эта долина настоящий-то мир, джукдар сахиб? Высыхали ли слезы обиженных? Испокон веку бились меж собой здешние палаяккары за деревни, за поля. Гнули до земли бедняков амилы[53], сахукары и гауды[54]. Являлись за данью чужие властелины.

Издалека донесся призывный гул наккара.

- Общий сбор! – сказал джукдар.

Армия стала на ночлег. Вокруг хайдарова шатра вольно расположились пехота, совары, артиллерия. Были выставлены караулы.

Хамид Хан, выпрямившись, неподвижно сидел на коврике. Бродячий цирюльник, обрив джукдару голову, трудился над его бородой.

- Не укороти, гляди. Чтоб, как у пророка: длина – кулак и два пальца.

- Знаю, джукдар сахиб.

Совары, напоив коней, отдыхали у костров. Кто чинил прохудившийся чувяк, кто подкреплялся горячими лепешками, запивая водой или кислым молоком. Бхат попробовал, было, плова из риса и гороха. Сморщившись, сплюнул на траву.

- В рот не лезет, – с досадой сказал он. – Такой плов есть – живот обижать. А уж как расхваливал свой товар лотошник. Дал и попробовать.

Совары засмеялись.

- На то он и лотошник, – заметил джукдар. – Сверху вкусным помажет, лизнуть даст. А что всучил, одному Аллаху ведомо. За бадияном[55] побежишь.

- Попадется еще раз на базаре – уши натру.

Джукдар, огладив голову ладонями, надел тюрбан.

- Эй, бхат сахиб! – прогудел совар Рахматулла. – Как Хайдар воевал под Тричи, все знают. А откуда он родом? Кто его деды-прадеды?

Бхат уселся поудобней.

- О прадедах Хайдара разное говорят, – начал он. – Один из них будто бы держал макан – постоялый двор. Жил тем, что купцы платили ему за кров, за еду. Дед манговые сады в аренду брал. Сам Аллаха боялся и сыновьям втолковывал – мол, предки наши были мирными людьми, оружия чурались. Мол, следуйте их примеру.

- А отец?

- Отец и его братья стали наемными солдатами. Отказались прятаться в норах безвестности. Мечом хлеб себе добывали. Служил отец Хайдара то одному владыке, то другому. Когда умер его последний хозяин, наваб[56] Даргах-Кули Хан, бедняга ввязался в драку на стороне одного из наследников, да и сложил свою голову. Его жена Маджида Бегам осталась одна с двумя детьми. Старшему Шахбазу было восемь лет, а Хайдару – всего четыре. Новый наваб Аббас Кули Хан решил ограбить бедную вдову, отнять у нее последние деньги. Мучил Маджиду Бегам, а сыновей ее велел запихнуть в большой барабан, бить по нему палками. Ай, сколько пришлось пережить бедной вдове! Она тогда убежала с детьми в Серингапатам.

Подумав, бхат закончил свой рассказ так:

- Характер человека с детства виден. Был Хайдар Али сорвиголовой и коноводом. Ни одна драка без него не обходилась. И не один мальчишка от его кулаков кровью в горсть сморкался. Сколько из-за него Маджида Бегам слез пролила. А подрос Хайдар – на охоте стал пропадать. Неделями дома не показывался. Наскучила охота – поступил в отряд старшего брата Шахбаза. При штурме крепости Деонхалли бился как лев, первым лез на стену. Тут-то его и приметил Нанджарадж, сделал наиком. Потом Хайдар был назначен охранять одни из ворот Деонхалли. Так и пошло.

Рахматулла был разочарован.

- Ну вот. А говорили, будто он из рода курейшитов, из которого вышел и сам избранник Аллаха пророк Мохаммед.

- Разве в знатности дело? – возразил бхат. – Шафран и на плохой земле растет. Слыхал я от одного араба-дервиша, будто какого-то фатимидского[57] халифа невежливо спросили о его родословной. Так, он вырвал саблю из ножен: «Вот моя родословная!» Потом швырнул горсть монет солдатам: «А это мои родственники, мои дети!» Так и Хайдар.

- Пора на покой, братья, – прикрыв рот ладонью, зевнул джукдар. – Завтра опять целый день в седле.

 

Глава 7

Добрая примета

 

Лагерь утих. А у шатра Хайдара Али ярко горели факелы. Из темноты к нему прокрадывались смутные фигуры. Шепнув телохранителям пароль, они исчезали за пологом. Это были джасусы[58], загодя засланные в Паин-Гхат. Джасусов принимал их начальник Мансур – человек с пронзительными глазами. Его тяжелый взгляд внушал страх.

Когда вошел Хайдар Али, Мансур и джасусы склонились в низком поклоне.

- Ну, что нового?

Мансур доложил:

- Мои люди облазили весь Паин-Гхат, Хайдар сахиб. И вот что они узнали. Палаяккары уговорились не пускать тебя в Паин-Гхат. Созывают воинов.

- Сколько у них людей?

- Да, тысяч сорок наберется.

Джасусы один за другим рассказывали, что воины палаяккаров вооружены пиками и секирами, дубинками, луками со стрелами. Но кое у кого есть и ружья. В крепостях поставлены гарнизоны. Рвы вокруг крепостей вычищены. Обновлены запасы зерна и гхи – топленого масла. А главные зачинщики – владыки Каннибади, Пални и Вирупакши[59].

Хайдар остался доволен. Уходя, распорядился:

- Выдай им награду, Мансур.

В большом отделении шатра Хайдара Али ждали командиры – Махдум Сахиб, Лютф Али-Бег, Гази Хан.

- Загудело осиное гнездо, – войдя, сказал Хайдар. – Палаяккары не хотят пускать меня в долину.

Лютф Али-Бег, массивный воин в турецкой красной феске с кисточкой, усмехнулся:

- Что бы ни решили палаяккары, а каждый из них будет тянуть в свою сторону. Им нужно напомнить, кто здесь хозяин.

- Шурин!

С ковра тотчас же поднялся высокий, пригожий воин с голубыми глазами и усами цвета спелой ржи. Это был Махдум Сахиб – родной брат первой хайдаровой жены, любимец сипаев.

- Будешь всю ночь проверять караулы и секреты.

- Слушаюсь!

Махдум тотчас покинул шатер. Хайдар суров, крут. Того, кто не выполняет его волю, ждет беда. Получив приказы, ушли остальные командиры.

Наутро Хайдар Али двинулся вглубь долины. Вперед он выслал дозоры. Сам ехал за головным батальоном. Наконец, прискакал, круто осадил коня Хамид Хан.

- Идут!

Едва Хайдар Али развернул авангард колонны в плотную тройную шеренгу, как привалила огромная толпа вооруженных людей. Над их головами реяли разноцветные знамена, колыхался частокол копий. Воинство, будто наткнувшись на невидимое препятствие, стало на расстоянии ружейного выстрела. Прибывшие воины выкрикивали бранные слова, угрожающе потрясали копьями, целились из ружей, натягивали луки с положенными на них стрелами. Привели это воинство палаяккары, забывшие на время распри и ссоры. Палаяккаров сопровождали оркестры из медных труб, бансри-флейт и больших морских раковин, цимбал и барабанов, поднимавшие страшный шум. Слуги несли над палаяккарами пестрые зонты.

Хайдар бесстрашно вышел вперед. Навстречу ему шагнул дородный человек в белоснежной рубахе и дхоти, с золотым ожерельем на груди, рассыпанными по плечам черными волосами.

- Кто ты? – спросил он. – И зачем пришел?

Хайдар отвечал:

- Я Хайдар Али, новый фаудждар Паин-Гхата. Прислал меня сюда Нанджарадж, мой отец. А ты кто?

- Я Амминаяка, хозяин Пални. Со мной еще двадцать пять палаяккаров. Гляди, сколько у нас воинов! Долина эта наша. Ею владели наши деды-прадеды. Костьми за нее ляжем.

Хайдар Али был само миролюбие.

- Она и впредь будет вашей. Но… пора выплачивать дань.

- Какую еще дань?

- Как какую? Или вы не присягали правительству Майсура? Не клялись ему в верности?

- Из-под палки присягнешь и шайтану, – отвечал Амминаяка. – Нанджарадж силой захватил Паин-Гхат. Выгнал из Диндигала одного из наших братьев-палаяккаров. О чем толкуешь?

- Ну, хорошо. Скажи, Амминаяка, найдется ли во всей Индии пахарь или купец, хинду или мусульманин, наваб или махараджа, который бы не платил никому никакой дани?

- Ты прав, – подумав согласился палаяккар. – Мы всегда платили дань. Платили ее маратхам, Великим Моголам[60], низаму, владыкам Танджавура[61] и Карнатика. Но платить долги Майсуру не будем. Верно, братья?

Палаяккары зашумели:

- Верно, Амминаяка! Не будем платить.

- Я уговорю Нанджараджа, чтобы он скостил вам неуплаченную дань, –  пообещал Хайдар. – Мы все уладим миром.

Дело обошлось без крови. Два или три дня обе армии стояли друг против друга. Хайдар Али так и эдак обхаживал палаяккаров, угощал их, одаривал. Мол, как тигры и козы будем пить из одного пруда. И мало-помалу начала редеть, а потом и вовсе рассеялась несметная туча воинов. В большинстве это были крестьяне, у которых дома дел невпроворот.

Хайдар Али двинул армию вглубь Паин-Гхата. С отрядом конных телохранителей он без устали рыскал по долине, осматривал поля, леса, луга и деревни. На третий день, галопом вынесшись на покатый холм, он натянул поводья. Взору предстала могучая крепость, высящаяся на голой скале.

- Диндигал!

Начальник телохранителей вдруг протянул руку.

- Дрофа, Хайдар сахиб!

Хайдар глянул вслед голенастой птице, быстро уходившей от людей под прикрытие кустов на лесной опушке. В самом деле, дрофа. Добрая примета! Встреча с вещей птицей сулила удачу.

 

Глава 8

Всем дело найдется

 

Хайдар Али недолго устраивался в Диндигале. Не успели сипаи обжить бараки, а совары поправить коней на здешних пастбищах, как он приступил к решительным действиям.

Из петтаха[62] вдруг вышли пеоны и согнали весь скот к деревне Берапур. Хайдар потребовал у палаяккаров, чтобы они немедленно уплатили дань за этот год и недоимки за все прошлые годы – долгов за ними накопилось слишком много. Получив отказ, он пустил в дело свои батальоны. Только тогда и поняли палаяккары свою ошибку. Сообща они могли бы сокрушить Хайдара. А теперь, вот, изволь каждый воевать с ним в одиночку.

Первым был разбит владыка Каннибади. Потерпев поражение в долине, он засел в непролазных дебрях на склоне Западных гор. Может, удастся переждать беду. Но Хайдар Али с парой батальонов отправился к его орлиному гнезду. Шел тайными тропами в дремучем лесу. Его сипаев на каждом шагу подстерегала смерть. Из гущи леса летели меткие стрелы. Многие гибли в ямах-ловушках с врытыми на дне кольями.

Наконец, преодолев все преграды, Хайдар и его люди увидели на гранитной глыбе неровные стены, сложенные из крупных камней. Реяло на шесте родовое знамя палаяккара. Из-за зубцов на майсурцев гавкали по-собачьи, грозили кулаками защитники лесной твердыни. Сверху глядел на Хайдара Али сам палаяккар – дородный воин в муслиновой рубахе, золотом отороченном тюрбане.

- Эй! Слезай со своего насеста! – крикнул Хайдар. – Не отсидишься.

Палаяккар отвечал:

- Вот каким ты оказался другом. Нож за пазухой прятал. Мои предки служили древним раджам, сами правили этой страной. Я тебе не слуга. Уходи, откуда пришел.

- Сдавайся.

- И не подумаю.

Крепость была обложена со всех сторон. Саперы два месяца пробивали к ней дорогу. Рубили деревья. Заваливали ямы-ловушки. В крепости, между тем, начали иссякать вода, провиант. Многие из ее защитников, боясь гнева фаудждара, тайком покидали своего господина. Когда же Хайдару Али удалось подтащить пушку и первое ядро ударило в каменную кладку, вызвав фонтан осколков, а майсурские сипаи приготовили осадные лестницы, палаяккар пал духом. Он согласился выплатить триста тысяч чакранов[63] – дань за прошлые годы и за этот год. Но, выйдя из своей цитадели, едва наскреб семьдесят тысяч.

Хайдар Али сурово наказал заносчивого владыку Каннибади. С колодками на руках и ногах он был отправлен вместе с семьей в Бангалур. Земли палаяккара отошли майсурской казне.

Затем был разбит Амминаяка. Он, было, бежал из Пални, но вскоре вернулся, чтобы испить полную чашу унижений. Ему с трудом удалось собрать 175 тысяч чакранов – долг казне Майсура.

Палаяккар не побоялся высказать фаудждару то, что думал:

- Держись мы тогда заодно, так на голову нам не пал бы нынешний позор.

Хайдар Али оценил мужество поверженного противника.

- Спорить с тем, кто сильней тебя – все равно, что умываться своей кровью. Слыхал поговорку?

Амминаяка понурился. Он едва-едва сохранил за собой Пални.

Владыка Вирупакши, третий сильный палаяккар Паин-Гхата, побоялся искушать судьбу. Прибыв в Диндигал со свитой и оркестром, он заявил о своей верности Майсуру. Уплатил дань, преподнес Хайдару Али подарки. И Хайдар его не тронул, а лишь велел держать за свой счет отряд воинов, в которых могла быть нужда. Палаяккар с легким сердцем вернулся домой.

В Паин-Гхате был наведен порядок. Пресечены междуусобные войны. Притихли, затаились в родовых гнездах палаяккары. Новый фаудждар в кратчайшие сроки вник в здешние дела. Из налоговых списков он точно знал, сколько дает доходов каждая деревня, сколько налогов взимают с каждого пахаря. Мог состязаться в этом с опытными амилами. И по одному их виду легко раскрывал любой обман. Недаром говорят: у вора в бороде – соломинка!

Раз в два – три месяца Хайдар Али отправлял в Серингапатам караван верблюдов с казной. Но немалые деньги оседали и в его сундуках. Кханде Рао докладывал Нанджараджу, что Паин-Гхат якобы сотрясают восстания, что фаудждар несет большие потери. И Хайдар получал разрешение набирать все новые войска.

Со всего Декана, со всей Южной Индии в Диндигал начали стекаться удальцы, у которых есть ружьё или конь с саблей и пикой, да нет денег.

Однажды поднялся из Карнатика большой отряд во главе с Ясин Ханом. Хайдар поспешил навстречу.

- Слыхал, что здесь нужны добрые воины, – сказал Ясин Хан. – И что здесь хорошо платят.

- За хорошую службу.

- Понятно, что за хорошую.

Ясин Хан засмеялся. Зубы у него были крепкие, белые.

- А помнишь, как Мохаммед Али заманивал Нанджараджа в крепость Тричи? – сказал он. – Задавить его он поручил мне. Я уже сидел в засаде со своими людьми. Словил бы Нанджараджа, как зайца за уши. Да ты помешал.

- Помню. Почему ушел от Мохаммеда Али?

- Баба он, не воин, – зло сплюнул Ясин Хан. – Да к тому же еще и мошенник, слова не держит. Карнатик он уже упустил из рук. Там уже вовсю орудуют ангрезы-откупщики. Видеть не могу их красные рожи! И вот, привел своих молодцов.

- Сколько их у тебя?

- Семьсот пеших, двадцать конных. Вояки бывалые. Самого шайтана не побоятся.

Крепкие рослые воины, которых привел Ясин Хан, были отлично вооружены. Суровые лица – в застарелых шрамах. У отряда были две пушки. Их словно только вчера выкатили с литейного двора.

- Прихватил пушки с собой в память о Мохаммеде Али, – пояснил Ясин Хан. –  Прихватил с боем. Клянусь Кораном! Я еще сдеру с этого негодяя жалованье за два месяца, которое он нам не додал. Так берешь на службу?

- Беру. Всем дело найдется.

Недаром говорят: всюду хорошо принимают красивую женщину, ученого человека и отважного воина. А о мужестве, воинской отваге Ясин Хана ходят легенды. В войну под Тричи Хайдар испытал это на своих боках. За Ясин Ханом укрепились слава несравненного наездника. И еще, можно подумать, что они родные братья – так похожи друг на друга. Разве только, у Ясин Хана погуще усы.

 

Глава 9

Порку можно и стерпеть

 

В замиренный Паин-Гхат стали наведываться торговые люди. Проездом побывал в Диндигале и мадрасский купец Акоп Симонян. Он вез в Мадрас богатые товары – тюки кашмирских шалей, мешки с орехами арековой пальмы[64] и шафраном, корчаги с мускусом.

- Его, его это знамя, – говорил сам себе Симонян, поглядывая на зеленый штандарт с конским хвостом и павлиньими перьями, реющий над зубцами крепости. – А давно ли он командовал двумя – тремя сотнями сипаев?

У подножья скалы, на которой высилась крепость, были раскинуты большие шатры командиров. Вокруг них – тьма палаток и навесов, среди которых сновали сипаи. У арб лежали распряженные волы. Стряпали у костров сипайские жены. С криком гонялись друг за другом ребятишки. А на просторном плацу шла боевая учеба. Французские унтер-офицеры, ругаясь, гоняли джаванов – молодых солдат.

Симонян велел приказчикам зорче охранять арбы с добром.

- Пойдем-ка на базар, Вартан, – сказал он сыну. – Надо поглядеть, чем там торгуют.

Широкий в кости, в большом тюрбане и просторном халате купец шел многолюдными торговыми рядами. Разглядывал яркие шелковые сари Бангалура, стеклянные браслеты и темные бутылки из Ченнапатны, вощеный ситец, хлопковую пряжу и кружева из Бурханпура, шерстяные одеяла из Читальдруга.

- Нашему брату – купцу до всего дело есть, Вартан. Все нужно знать – где, что и почем…

Глазастый Вартан в свои двенадцать лет во многом преуспел. Бойко говорил на полудюжине местных языков. Знал деньги, что ходят на Декане и в Южной Индии. Знал все меры длины и веса, умел переводить их одна в другую.

Купцы из Хайдарабада навязывали прохожим оружие и щиты. Расхваливали красивую ткань кирпично-красного цвета с золотым и серебряным шитьем.

- А ну-ка, скажи, Вартан, сколько дадут в Карнатике за эту ткань?

Вартан ответил без запинки

- Верно! Там она стоит вдвое дороже. Одежда, сшитая из такой ткани, самый хороший подарок ко дню рождения мусульманского мальчика. Пожалуй, захватим тюк.

Акоп Симонян и Вартан двинулись дальше. Жизнь на базаре шла своим чередом. Собирали с купцов пошлину. У шарабхане – винной лавки толпились любители хмельного. Лупили палками бродяг: пока один показывал фокусы, другой шарил в чужих корзинах.

На каждом углу попадались богомольцы и факиры. Было много джасусов. Симонян наметанным глазом тотчас различал их.

- Глянь, Вартан, – указал он на сидевшего под деревом факира. Тот смотрел кругом бессмысленным взором, тряс головой, бормотал, словно отталкивая кого-то обеими руками.

- А что? – не понял Вартан. – Факир как факир.

- Пойдем-ка отсюда. Это джасус…

У арб, груженных коврами, разгорелся спор. Хозяин ковров упрекал покупателя-патана[65]:

- Бога бы побоялся, шахджи[66]. У меня товар настоящий. За

него настоящими деньгами надо платить. Поглядим, как ты дела ведешь.

Взвесив полученные у патана золотые монеты, он высыпал их в котел с кипящей водой. Достав шумовкой, опять взвесил.

Вартан таращил глаза. Такого ему видеть еще не доводилось. Симонян объяснил:

- За крупные партии товара продавцы принимают золото на вес. А патан – жулик. Натёр монеты воском, чтобы они были потяжелее. Вот хозяин ковров и бросил их в кипяток. Воск тогда отходит…

Симонян долго ходил по рядам, прикидывая – что можно с выгодой перепродать в Мадрасе. А когда записывал в амбарную книгу местные цены, в его палатку заглянул чапраси – посыльный.

- Фаудждар зовет тебя…

«Ишь ты! – сказал про себя купец. – У него свои глаза и уши на базаре. Знает, кто приехал, кто уехал». И пошел в крепость.

Хайдар Али творил суд и расправу. Он сидел на алом бархатном тюфяке. Мунши – писари, положив на колени скрещенных ног ящички с бумагой, чернилами и каламами, готовы были подхватить его слова и выстроить в строки персидского письма. Перед фаудждаром маялись старик-мусульманин и толстяк-андхра[67].

- Так, сколько же недодали казне? – спрашивал Хайдар. – Говори ты, бабу[68].

Крючконосый, похожий на ястреба мусульманин клялся:

- Я отдал все деньги, собранные в Каннибади. Много ли возьмешь со здешних-то крестьян? У каждого надел такой, что одной шкурой прикрыть можно. Земля родит плохо. Обнищали. Все отдал. Аллах не даст соврать.

- Не божись зря.

Фаудждар поглядел на андхру.

- И я все отдал, – замотал тот головой. – Сам ни с чем остался. Святыми ведами[69] клянусь.

- Ну и ворьё! Только на то и годитесь, чтоб висеть на виселице. Дать им плетей!

Амилы упали на колени, завопили. Их уволокли.

Когда Хайдару Али доложили о Симоняне, он поднялся ему навстречу, усадил рядом. Слуги принесли плов, фрукты, шербет.

- Давно не виделись, Акоп.

- Давненько, – согласился купец. – Узнал стороной, что сидишь в Диндигале и решил заглянуть.

Симонян преподнес фаудждару два флакона с розовым маслом, пистолет английской работы.

- Прими, Хайдар сахиб. Розовое масло – женщинам твоей зананы[70]. А пистолет – твоему сыну и наследнику Типу Султану. Придет время и он будет великим воином.

Хайдар принял подарки.

- Спасибо, Акоп! Как идут дела?

Купец принялся жаловаться.

- Похвастаться нечем, Хайдар сахиб. Для нас, армянских купцов, наступили трудные времена. Пока правили Великие Моголы, были и мы в чести. Вольно торговали по всей Индии. А ныне всё перехватили ангрезы. Грабят, душат налогами и пошлинами. Мы для них опасные конкуренты. И не вспомнят ангрезы о том, что некогда просили армян заступиться за них перед Моголом.

- В Мадрасе живешь?

- Живу пока. Но трудно там стало вести дела. Сам посуди. Решил поехать по торговым делам на Малабар[71], там хорошо идут скобяные товары, стеклянная посуда, зеркала, китайские сладости. Так пришлось просить разрешения у лат-сахиба – губернатора, взятки совать. А дороги на Малабар и обратно проходят через владения всяких там навабов, раджей, палаяккаров. Эти пошлины рвут…

- Морем бы торговал.

- Ангрезы не дают, Хайдар сахиб. Не принимают в компаньоны. Лет десять назад их адмирал конфисковал два корабля бенгальских армян. А недавно к ним в лапы попал еще один наш корабль с богатыми товарами – он шел из Китая. Один разор…

Симонян говорил, а сам с нелегким сердцем прислушивался к воплям, которые раздавались где-то рядом. Хайдар это заметил.

- Это дерут плетьми жуликов-амилов, Акоп. Им поручено было собирать налоги в округе Каннибади, отнятом у мятежного палаяккара. А они присвоили себе добрую треть. Ссылаются на недород, на падеж скота.

- Что же будет с ними? Бросишь в тюрьму? Казнишь?

Хайдар недобро усмехнулся.

- Пытаться изменить характер этих негодяев, все равно, что пытаться вычистить свинью. Отдадут ворованное, и я пошлю их на прежние места. Новые амилы могут оказаться еще хуже. Но хватит об этом. Расскажи лучше, где бывал, что видел?

- Я прямо из Беднура, Хайдар сахиб. Езжу туда часто. Ах, какой это богатый город!

Симонян принялся рассказывать о Беднуре, столице небольшого государства Иккери на Западном побережье. О том, как нелегко добраться до этого города, окруженного горами, могучим лесом, полноводными реками.

- Беднур велик, красив, Хайдар сахиб. В нем 60 тысяч жителей. Храмы, христианские церкви. Главные улицы выложены камнем. Вдоль улиц большие деревья. В каждой махалле – арыки со сладкой водой. Говорят, два века назад туда была доставлена казна погибшего Виджаянагара[72]. Жители Беднура считают позором для себя носить серебряные украшения, носят только золотые. А какие там базары, Хайдар сахиб! Какие товары – черный перец, кардамон, орехи арековой пальмы, сандал. Но главное - рис…

Хайдар Али, пощипывая редкий ус, внимательно слушал. По его знаку один из мунши записывал рассказ купца.

- Слава о Беднуре прокатилась по всей Индии. Его воспели сладкоречивые поэты. Но над Беднуром, над всем Малабарским побережьем сгущаются тучи, – заключил Симонян. –Богатства этого края не дают спокойно спать маратхам. Слыхал от знакомого купца из Пуны[73] – я перекупил у него партию кашмирских шалей – что сардары[74] собираются захватить Беднур. А беднурцы забыли, как меч в руках держать.

- В Серингапатам заглянул?

- Заглянул, как же. Увы! Торговому человеку там делать нечего. Все армяне оттуда уехали. От нашей часовни и камня не осталось…

- Послушай, Акоп. Ты не раз выручал меня в трудную пору. Наезжай почаще в Паин-Гхат. Никто тебя здесь не тронет.

Купец обрадовался.

- Спасибо, Хайдар сахиб! Когда защита есть, и торговать веселей.

- Сам запомни и другим купцам скажи: куплю добрые ружья, порох, селитру, свинец. За ценой не постою.

Хайдар Али предложил Симоняну бетель[75], давая тем самым разрешение удалиться. Затем велел привести амилов. Те вновь пали перед ним на колени.

- Ну, вспомнили, сколько не додали казне? Иль вложить еще плетей?

Мусульманин, скрывая злость, отвечал с деланным смирением:

- Я на этой проклятой должности на саван себе не заработал. Додам из своих кровных, которые откладывал на черный день, на горькую старость свою.

- Никто тебя не держит в амилах. А ты, брюхо?

- Шайтан попутал, Хайдар сахиб. Ошибся в расчетах.

- То-то! Завтра чтоб деньги были. В следующий раз шкуру сдеру за воровство.

Хайдар Али отпустил амилов. И те ушли… очень довольные. Что порка? Порку можно и стерпеть. Главное, они оставлены на прежних выгодных должностях. И, значит, будут приумножены деньги в горшках, зарытых в укромных местах, о которых в жизнь не дознается грозный фаудждар.

 

Глава 10

Расправа

 

Позор Нанджараджа под Тричи, неспособность узурпаторов пресечь разорительные набеги соседей и потеря кредита у ростовщиков вдохнули мужество в сердце Чикки Кришнараджи Водеяра. Махараджа, его мать – вдовствующая махарани и старые испытанные слуги решили схватить братьев, покончить с ними.

Но о заговоре пронюхал Нанджарадж.

- Этот недоносок совсем отбился от рук, – сказал он брату. – Не хватает ему двухсот наложниц, власти захотелось. Перетянул на свою сторону часть столичного гарнизона. Окружил себя прихлебателями. Отправил к маратхам за помощью верблюжьих харкар. Пора кончать с ним.

Деврадж был иного мнения:

- Сам же говорил – пустая бочка громко гремит. За махараджей замужем твоя родная дочь Деваджамма. Пускай уговорит безумца, чтобы он оставил опасные затеи. Припугни его для начала.

Опустели городские базары. Горожане сидели по домам. Шептались, что, мол, прольется кровь. Иные посылали ко дворцу махараджи детей поглядеть, что там делается. Те, прибежав, докладывали:

- Двери Радж-Махала заложены. На крыше люди с ружьями…

Нанджарадж послал парламентером своего верного пса Виранну. Однако Виранну слушать не захотели. Пригрозили убить. Тогда были захлопнуты городские ворота, усилена стража. С отрядом сипаев узурпатор явился ко дворцу. Виранна крикнул засевшим в нем людям:

- Эй! Крашеные шакалы! Выходите по одному…

Ответа не последовало. Нанджарадж велел сделать по Радж-Махалу залп из ружей. Вдруг с веранды дворца, из его окон вывалилась толпа полунагих людей с саблями в руках. Возглавлял их сам Чикка Кришнараджа. С боевым кличем «Нарайян! Нарайян!»[76] они ударили по осаждавшим, посекли и разогнали их. Затем скрылись во дворце.

Нанджарадж взбесился. Ах, так? По его приказу на Радж-Махал были нацелены крепостные орудия. Еще одну пушку, упираясь ладонями в спицы колес, подкатили к главному входу португальцы-канониры.

Виранна крикнул:

- Последний раз говорю – выходите!

В ответ раздались проклятия.

Пушка выплюнула сноп огня и дыма. Ядро расшибло баррикаду перед дверью Радж-Махала, воздвигнутую его защитниками. Полетели осколки камня, разбитое в щепу дерево. Канониры перезарядили пушку картечью. Вторым выстрелом были сметены сидевшие на крыше дворца люди.

Развеялся пороховой дым.

- Вперед!

Нанджарадж и Виранна во главе отряда сипаев ворвались в Радж-Махал. Тронный зал был усеян мертвыми телами. Посередине зала, бросив клинок, стоял в одиночестве Чикка Кришнараджа Водеяр. Сторонники его бежали.

- Ублюдок! – с презрением сказал ему Нанджарадж. – Ты недостоин трона. Умри же!

По его знаку к махарадже стали приближаться мрачные фигуры с кинжалами в руках. О, Хари, Хари! Еще бы миг и… Но из боковой двери вдруг выбежала махарани Деваджамма. Бросившись на грудь мужу, прикрыла его своим телом.

- Не дам! Убейте сначала меня.

- Уйди, дочь.

- Не уйду! Шайтан ты, не отец…

Неделю назад Нанджарадж вызвал к себе дочь – она была на сносях, и велел ей отравить мужа. Родится у нее сын, так будет посажен на трон Майсура. Но та в ужасе отказалась это сделать. Более того,  не принимала еды и питья до тех пор, пока ее не отправили обратно в Радж-Махал.

- Ну ладно, – отступился Нанджарадж. – Посадите эту обезьяну на трон. Да живо!

Махараджу схватили за руки и ноги. Бесцеремонно, словно куль с перцем, кинули на трон.

- Привести мятежников.

В тронный зал стали втаскивать упирающихся сторонников махараджи. Многие из них пытались спрятаться в занане. Резчики сандала ножами ловко отхватывали у них носы и уши. Радж-Махал оглашали вопли, мольбы о пощаде. Рекой лилась кровь. Обезображенных людей пинками выгоняли на улицу.

Нанджарадж и Виранна подошли к трону, на котором скорчился оцепеневший от ужаса махараджа. Виранна с шутовским поклоном сказал:

- Не соизволишь ли взглянуть на своих новых советников, аннадата? Они не присоветуют тебе зла…

Новые «советники» были заранее подобраны Нанджараджем. Расставив во дворце караулы, он собрался восвояси. Уходя, пригрозил:

- Посмей еще раз поднять голову, щенок. Уничтожу…

Чикка Кришнараджа глядел на залитый кровью пол, на мертвые тела, отрезанные носы и уши, на жену, которая в рыданиях билась у его ног.

- Спасибо, Деваджамма, – наконец сказал он. – Ты спасла мне жизнь…

Деврадж, очевидец расправы, был полон негодования.

- Что ты наделал, безумец? Выпотрошил казну, а теперь рубишь сук, на котором мы сидим. Или зыбыл о древней слепой привязанности к Водеярам народа Майсура? Окружил бы дворец со всех сторон. Махараджа поголодал бы дня два – три, да и утихомирился.

- Но он хотел уничтожить нас.

- Все равно, к чему излишняя жестокость? Еще сто раз пожалеешь об этом.

Нанджарадж отвечал упрямо:

- Об одном жалею – не прирезал ублюдка.

Маратхи пообещав помощь, не прибыли вовремя. Их вакиль – посол протестовал против этой расправы, но никто его не слушал.

 

Глава 11

В дальнюю разведку

 

Хайдар Али, между тем, набирался сил. За счет контрибуции с палаяккаров Паин-Гхата он собрал почти два миллиона чакранов, и  часть их утаил, не отдал казне. На эти деньги удвоил свою личную армию. Инженеры-франки, которых Хайдар захватил из Пондишери, создали ему даруханэ – арсенал, наладили ремонт пушек и ружей.

Не было дня, чтобы Хайдар Али не посетил даруханэ. Вот и сейчас при виде Хайдара там поднялась суматоха. Забегали, засуетились мастера-франки, надсмотрщики. Чаще забухали молоты. Дробнее стали перестукиваться молотки. Фаудждар заглядывал в низкие бараки, под закопченные навесы, где работали сотни людей. По его приказу колесники вырубали из тика[77] ободья, ступицы и спицы, ладили пушечные колеса. Кузнецы «обували» колеса в железные шины, раскаленные добела в горнах. Шорники выделывали седла, шили сбрую.

Во дворе при даруханэ стояли пушки. Сколько раз убеждался Хайдар Али в том, что пушки решают исход боя. И он всячески увеличивал свой артиллерийский парк. Покупал даже заклепанные пушки, брошенные в бою с забитым в запальное отверстие штырем, чтобы не воспользовался противник. Такое орудие было приобретено недавно у португальцев.

- Что с пушкой? – спросил Хайдар у пожилого франка, начальника пушечного двора.

- Исправна, Хайдар сахиб. Штырь удалось выколотить, не повредив запала.

Мастера, подняв на канатах починенную пушку, подкатывали под нее новый лафет.

- С ядрами плохо, – продолжал франк. – Дарога[78] поставляет дрянное железо. Многократно перековываем бруски – зря пропадает время.

Хайдар вскипел.

- Где этот мошенник?

Прибежал дарога, тощий как щепка мусульманин в барашковой шапке и коричневом шервани[79], согнулся в поклоне. Фаудждар вытянул его вдоль сутулой спины плетью, с которой не расставался последнее время.

- Сын шакала! Нажиться решил? Оплатишь убытки.

- Помилуй, Хайдар сахиб…

Влетело и начальнику пушечного двора.

- Послушай, франк, – сказал Хайдар. – Я плачу деньги тебе и твоим землякам из Пондишери не даром. Почему не доложил о воровстве? Работы должны быть выполнены в срок – мне дорог каждый день…

Хайдар Али в самом деле спешил. Недавно у него побывали вакили раджи Пальгхата, хозяина небольшого княжества к северо-западу от Диндигала. Раджа жаловался, что его сосед заморин – владыка портового города Каликута, отхватил у него часть земель. Помог бы Хайдар отбить заморина, так его услуги были бы оплачены. Нанджарадж разрешил послать на выручку радже часть войск из Диндигала (понятно, за счет государственной казны). Дело пахло деньгами, а узурпатор был по уши в долгах.

Командиром экспедиционного отряда Хайдар Али назначил Махдума сахиба.

- Вначале, вышиби из-под Пальгхата врагов раджи, – ставил он ему задачу. – Потом возьмешь за глотку самого заморина. Сдери с него контрибуцию. Но главное, надо разведать дороги, броды, переправы, перевалы. Глядишь, пригодится.

- Сделаю, шурин.

Малабар! Край перца, кардамона, слоновой кости и отличного строевого леса, о котором так красочно рассказывал Акоп Симонян. В гаванях Малабара бросают якоря корабли со всего света. На него пока не наложили лапы ангрезы, франки и маратхи. А крепость Пальгхат – на полпути к Малабару. И Хайдар Али решил совершить дальнюю разведку боем.

В военных бараках Диндигала царило оживление. Сипаи из уходящих на запад батальонов прощались с семьями.

Рамджи был готов. Еще вчера он начистил ружьё, наточил штык. Куртка и штаны выстираны. Подсумок полон пороха и пуль. Манерка доверху наполнена водой. В заплечном мешке двухнедельный запас риса, раги и гхи.

- Вот тебе подарок. Кришна, – сказал он сыну, протягивая ему свистульку, которую сам вырезал из манговой косточки. – Беги, играй!

Кришна собирался ловить птиц с помощью палки, обмазанной клеем. Но игрушку схватил. Засвистев, побежал хвалиться перед приятелями. А Рамджи в последний раз оглядел арбу, волов.

- Недаром у меня пятка зачесалась – к дороге! Присматривай за хозяйством, Мира. Пегий у нас захромал – не пришлось бы покупать нового вола.

Мира вытирала глаза тылом ладони.

- Будет плакать-то! Схожу с Махдумом до Пальгхата, да и обратно.

- Туда вон как далеко.

- Ничего не случится. А коли что – вернешься к отцу-матери.

У подножья крепостного холма призывно загремел наккар. Рамджи левой рукой схватил ружьё, правой обнял жену.

- Пойду! Хайдар сахиб зовет.

Хайдар Али проинспектировал экспедиционный отряд. В сопровождении Махдума проехал вдоль шеренг. Ему отдавали честь командиры, «ели глазами» сипаи. Фаудждар, придержав коня, бросал пару коротких фраз, и по шеренгам плыл хохот.

- Принимай отряд, шурин.

- Слушаюсь!

Махдум прокричал команду, и батальоны перестроились в походную колонну. Еще команда – сипаи вскинули ружья на плечо.

- Прощай! – махнул рукой Махдум. – С такими батальонами я прорвусь к самому морю.

Под дробь ротных барабанов двинулась пехота. Махдум повел на запад пять тысяч сипаев, две тысячи всадников и батарею из пяти пушек. Вот что мог позволить себе вчерашний наик!

 

Глава 12

Тупик

 

Деврадж никак не мог примириться с мыслью, что казна Майсура опустошена. Давно ли ходили по Декану легенды о богатствах Серингапатама? И нет этих богатств. Исчезли, уплыли они, словно гонимые ветром облака.

- Ты, ты разорил Майсур, бестолковый политик! – без конца укорял он брата. – Были деньги, слава, друзья. А по твоей милости остались одни долги да позор.

Нанджарадж еле сдерживал гнев.

- Долго мне слушать свои попреки? Обожди немного. Уплатит Мохаммед Али тридцать миллионов, и поправится дело.

- Все еще надеешься получить их? Откуда возьмутся у Мохаммеда Али такие деньги? От сырости что ли? Он более не хозяин в своих владениях. Налоги в Карнатике собирают ангрезы-откупщики.

- Расписка-то его у нас.

- О, Шива! Учить глупца, все равно, что бить себя камнем по голове. Устал я от твоих фокусов. Хватит с меня. Уйду.

- Уходи. Кто тебя держит?

Братья рассорились окончательно. И Деврадж решил удалиться от дел. Жарким февральским днем тысячи горожан облепили стены крепости, наблюдая исход старшего из узурпаторов. Девраджа несли в паланкине. Разбитый болезнью Деврадж, полулежа среди подушек, с горечью глядел на облезлые стены столицы. Прощай, Серингапатам! Прощайте власть, богатство! Долгая жизнь оказалась мгновением, дождевым пузырем в луже. Сам он – что дырявый сосуд, из которого почти до дна вытекла вода. А за углом кровожадным тигром подкарауливает смерть…

Вслед за паланкином Девраджа, скрипя колесами, катились повозки с чадами и домочадцами, с имуществом и казной. По бокам шли слуги. Держа в руках концы веревок, свисающих с верха повозок, они не давали им опрокинуться на ухабах. Маршировали две тысячи сипаев. Стороной вел своих раджпутов Хари Синг. Процессия, смахивавшая на траурный кортеж, перешла вброд смирную в эту пору Кавери и двинулась на юго-восток, к Сатьямангаламу.

Нанджарадж, Виранна, сановники глядели вслед процессии до тех пор, пока не улеглась пыль, поднятая ногами девраджевых сипаев. Нанджарадж вздохнул с облегчением. Кончилась братнина опека! Отныне он хозяин Майсура.

Виранна, угадывая мысли патрона, сказал:

- Майсур в твоих руках, махарадж. Еще поправятся дела. Водеяра мы припугнули так, что он и не шелохнется. А мы все время за тобой.

Так думал, так надеялся и сам Нанджарадж. Но судьбе угодно было распорядиться по-иному.

Едва минул месяц, как бросая свои слободы, в Серингапатам повалили ремесленники с семьями и скарбом. К городским воротам устремились крестьяне из ближних деревень.

Беда! С севера на объятый страхом город надвинулась неисчислимая рать. Копытами коней она запылила горизонт. Отмечая ее путь, вдалеке поднимались клубы дыма от горящих деревень.

Нанджарадж не слезал с бастиона. С нелегким сердцем глядел на то, как на другом берегу северного рукава Кавери вдруг появилось множество всадников в красновато-желтых одеяниях. Они гарцевали на прекрасных конях, кидали и ловили налету пики с хвостатыми охряными флажками. В гуще их неторопливо двигался громадный слон с алым чепраком на лбу. В хоудахе, под ослепительно сверкавшей на солнце серебряной крышей, сидел полководец, командовавший ратью.

За каменистым ложем Кавери, среди выжженных солнцем рисовых полей зашумел военный лагерь. С того берега доносились многоголосый говор, смех, звонкие песни, ржанье коней.

К Серингапатаму подступали маратхи.

- Опять за данью пришли, проклятые разбойники! Пожить спокойно не дадут.

- За данью, махарадж, – поддакнул Виранна. – И низаму плати дань, и маратхам. Где же тут напастись денег?

Действительно, на следующий день маратхский полководец Бхау Сахиб прислал вакиля с требованием выплатить дань и задолженность по ней за прежние годы.

- Вы с низамом выпотрошили казну Майсура, – негодовал Нанджарадж. – Нет у меня денег.

Вакиль – молодой сардар в большом тюрбане, прятал усмешку в смоляных усах.

- Есть у тебя деньги, или нет, а Бхау Сахиб дает тебе двадцать четыре часа на раздумья. После пеняй на себя.

- Не буду платить!

Маратхи затребовали страшную сумму – 32 лакха[80] рупий. Нанджарадж попытался отбиться от незваных гостей. Во главе отряда сипаев, он сделал несколько смелых, но бесплодных вылазок. На копьё или штык маратхских всадников было не поддеть. Увертываясь, они с устрашающими воплями и оглушительным свистом наседали со всех сторон. Майсурцы, не выдержав, отходили за городские стены.

Были установлены осадные батареи. Начался обстрел Серингапатама. Однако обстрел длился недолго. Шальное ядро, перелетев через крепостную стену, сбило надвершие с гопурама Шри Ранги[81]. А у самых маратхов взорвалась пушка, убив и покалечив два десятка человек.

Не божий ли это гнев? Стороны поспешили закончить спор. Нанджарадж пообещал уплатить требуемые 32 лакха рупий, но едва наскреб шесть.

Нанджарадж решил вновь обратиться к Нарсинге, самому богатому ростовщику Майсура. Тот жил в западном углу крепости, и Нанджарадж отправился туда сам в паланкине с отрядом копейщиков.

- Нет ничего хуже, чем к скряге в гости ходить. Ведь, не даст ни пайсы! – сомневался Виранна, шагая рядом с паланкином. - Нарсинга скорее шкуру позволит с себя содрать. Для ростовщика нет ни бога, ни друзей, ни даже отца с матерью.

- Идти больше не к кому, – с горечью отвечал Нанджарадж. – Без него другие сахукары и подавно ничего не дадут.

Нарсинга – сутулый старик с клочкастой бороденкой и пронзительным взглядом, встретил Нанджараджа у ворот. Ворота были заложены так крепко, что Нанджараджу пришлось, согнувшись, протискиваться вслед за хозяином через лаз, предназначенный для слуг и собак.

На обширном дворе толпились хмурые работники, вооруженные ружьями, копьями и секирами. По углам дозорные наблюдали за тем, что делается на улице.

- У тебя не дом, а крепость, Нарсинга.

Ростовщик осклабился, показав длинные желтые зубы.

- Спасаюсь от злых людей, от недобрых взглядов, махарадж. Что привело тебя в мое бедное жилище?

Контора Нарсинги, в самом деле, имела жалкий вид. А на ростовщике был потрепанный ачкан, на ногах разбитые шлепанцы.

- Ссуди 30 лакхов.

Ростовщик в деланном изумлении развел руками.

- Иль думаешь, что я в самом деле такой богач? А потом, ты старых долгов не уплатил.

- Уплачу. Все, до последней пайсы. Как только поступят деньги в казну.

- И ничего в залог?

Нанджарадж не совладал с собой.

- Бога бы побоялся, Нарсинга! Речь идет о спасении государства. А вам, сахукарам, дела до этого нет. Змеями сидите на набитых золотом сундуках. Одолжи денег.

Ростовщик укоризненно покачал головой.

- Не надо ссориться с нами, махарадж. Твой брат был терпеливей, разговаривал мягче. Сам подумай: кто ссудит тебе такие деньги, когда в руках у тебя ничего нет?

Ростовщик знал, что казна Майсура опустошена, что узурпатору нечего предложить в залог.

Пришлось Нанджараджу отдать маратхам тринадцать талук на севере страны, от которых казна получала большие доходы. И осада была снята. Умчались всадники. Лишь чернели вокруг города новые пепелища, да грустно шелестели листьями поредевшие, ободранные пальмы вдоль арыков. Бхау Сахиб направил в отнятые у Майсура талуки своих сборщиков налогов и шесть тысяч всадников. Обещал вернуться через год.

Судьба загоняла узурпатора в тупик. Крупные и мелкие вассалы, палаяккары и амилы тянули время, не присылали денег в положенный срок.

Нанджарадж решил вызвать Хайдара Али.

 

Глава 13

Приспело время

 

Как бы ни был занят Хайдар Али, а раз или два в неделю он

непременно выезжал на охоту. За день до этого слуги вывешивали снаружи шатра фигурку Шейха Донду[82].

В соседних горах, на лугах и пустошах водились олени, антилопы. Для Хайдара Али и его приближенных охота была праздником. Она кровь горячит.

И этим утром, тоже, из крепости вынеслась конная гурьба во главе с фаудждаром. У ворот их задержал пожилой мусульманин в красной феске. С ним была арба с впряженными в нее быстроходными волами. На арбе стояла пара клеток. Хайдар Али, натянув поводья, сдержал Суранга[83], который вдруг тревожно захрапел и зафыркал.

- Привез, Акрам Хан?

- Привез, как договаривались. Вот они, красавицы.

Спрыгнув с коней, фаудждар, Ясин Хан, Лютф-Али Бег, остальные охотники обступили клетки. В клетках, широко расставив передние лапы, лежали крупные пятнистые звери. У них были высокие холки, круглые кошачьи головы. Из-за черных полос под глазами морды имели странно плаксивое выражение. Сквозь деревянные прутья звери холодно поглядывали на охотников, беззвучно скалили зубы. Это были читы – охотничьи леопарды.

- Сам поймал? – спросил Хайдар Али. – Или перекупил?

Хозяин обиделся:

- Скажешь тоже, Хайдар сахиб! Выводок выследили мои ловчие. Котят я не трогал до тех пор, пока они не подросли, пока мать не приучила их к охоте. Я это зверье больше жизни люблю.

- В деле, в деле их проверим.

Охотники успели погоняться за кабанами, когда прибыл Акрам Хан с арбой и помощниками.

- Антилопы вон там, в кустах, – сказал Хайдар Али.

- Эй, сынки, – обернулся к ловчим Акрам Хан. – Берите-ка читу, что постарше. А вы сахибы, поднялись бы вон на тот пригорочек…

В охоте с леопардами есть какая-то дикая, обжигающая душу красота. Сидя верхом на Суранге, Хайдар Али глядел на то, как ловчие везут клетку с читой в обход кустов, где паслись выслеженные загонщиками антилопы. Вот старший ловчий за ошейник вытащил читу из клетки, рукой указал ей на мелькавшие в кустах рожки. И чита тотчас принялась за дело. Прячась за кустами и кочками, поднимая на миг голову, чтобы осмотреться, подползла на брюхе к стаду.

- Сейчас замрет, – улыбался Ясин Хан, великий знаток охоты с читами. – Будет ждать, пока какая-нибудь из антилоп не повернется к ней задом.

Чита залегла за камнем. Только нервно трепетал кончик хвоста. А ну, пошел!

Чита пулей вылетела из-за укрытия. Набрав неимоверную скорость, огромными скачками понеслась за намеченной антилопой. Расстояние между ними стремительно сокращалось. При каждом прыжке задние ноги читы заходили далеко за передние. Длинный хвост был вытянут трубой.

- Вах, как она бежит! – восторгался Ясин Хан. – Как бежит…

Чита догнала антилопу. Сбив ее ударом лапы, описала дугу и придавила бьющуюся жертву к земле. Хайдар Али азартно махнул рукой.

- Айда!

Ватага охотников помчалась к чите. Хайдар спрыгнул с коня близ зверя, впившегося в глотку антилопы. У читы возбужденно сверкали глаза, трепетали могучие мышцы.

- Ах ты, красавица…

- Не подходи! – крикнул Ясин Хан. – А то, чего доброго, цапнет.

Подоспел хозяин. Бросив чите кусок мяса, отобрал у нее антилопу и преподнес Хайдару.

- Бери, твоя добыча. Сам видел – зверь крепкий, здоровый. Дело свое знает.

- Ладно, покупаю. Вижу, что не обманываешь

- Какой обман? Кого хочешь спроси – Акрам Хан сроду никого не обманывал. Охота с этими зверями доставит тебе много радости. От них не уйдет ничто живое…

Ясин Хан с усмешкой добавил:

- И пусть так же вот не минуют твоих рук твои недруги, Хайдар сахиб.

На привале Ясин Хан рассказывал одну латифу^[84] за другой:

- Падишах Акбар^[85] дня прожить не мог без своего любимца раджи Бирбаля. Приболел Бирбаль, так сам к нему в гости явился. Вышли они в сад. Идут по аллее, разговаривают. Вдруг раджа приметил – кто-то прячется за манговым деревом. Окликнул: «Кто такой? Иди-ка сюда». Тот подошел. «Что тут делаешь?» – спрашивает Бирбаль. «Нужду справлял, раджа сахиб». «Врешь! – не поверил Бирбаль. – Небось, манго воровал? Ну-ка, покажи то место». Человек показал. «Вот». Раджа поглядел: «Так это же коровья лепешка!» Человек говорит: «Ты меня спугнул, раджа сахиб. Вот я и не мог сделать всё по-человечески». Акбара это так рассмешило, что он на землю упал…

Охотники кидали в траву обглоданные кости, смеялись.

- А то однажды хоронили богача, – продолжал Ясин Хан. – Плакальщицы идут следом. Волосы на себе рвут. В грудь кулаками стучат. Причитают: «Ой, сердечный! Кто теперь будет жить в твоем доме? Кто будет лежать на мягких подушках, обниматься, целоваться с твоей женой?» А сзади шел молодой сосед с приятелями. Он и говорит: «Я!» «Ой, несчастный! – причитают плакальщицы. – Кто теперь станет гулять в твоем саду, есть сладкое манго?» «Я, я!» – опять говорит молодой сосед. «Ой, любимый! А кто же станет платить долги, которых ты столько наделал?» Сосед говорит приятелям: «Все я, да я. Надо и совесть иметь. Сделайте и вы хоть что-то для бедняги».

Вечером, когда веселый и довольный фаудждар вернулся с охоты, секретарь Аббас Али зачитал ему депешу от Махдума Сахиба. Махдум докладывал, что все сделал так, как велено. Люди заморина изгнаны из владений раджи Пальгхата. Заморин согласен выплатить военную контрибуцию. Но по частям и только командиру – хинду по религии. Что дальше?

Хайдар Али тут же продиктовал приказ Махдуму возвращаться, оставив на Малабаре часть сил.

- Что еще?

- Два амила с юга Паин-Гхата пишут, что получили от Девраджа приказ: собранные в их деревнях деньги слать в Сатьямангалам. Мол, деревни эти входят в его джагир[86]. Часть этих денег Деврадж уже забрал себе. Амилы спрашивают, как быть?

- Или одурел от старости Деврадж? – нахмурился Хайдар. – Пусть амилы придержат остальные деньги.

- Слушаюсь!

У Хайдара Али было не так-то просто отнять то, что однажды попало ему в руки. Едва дышит Деврадж, а туда же замахивается на чужие доходы. Кто определит, где истинная граница меж их владениями?

Аббас Али зачитал и письмо Нанджараджа. Тот звал Хайдара в Серингапатам на помощь. Такие письма приходили в Диндигал и раньше, но Хайдар всякий раз отговаривался неотложными делами. Ловить для слабеющего узурпатора рыбку в мутной воде? Как бы не так!

Кханде Рао сообщил, что Нанджарадж сидит без денег. Всем задолжал. Не знает, как выпутаться. Самое бы время прибыть Хайдару Али в Серингапатам, грудью встать за попранные права Водеяров.

Попранные права Водеяров! А имеют ли они право на эти права?

Однако пора было собираться в дорогу. Приспело время.

 

Глава 14

Дхарна^[87]

 

В столице никогда не было столько недовольных. Кипели злобой брахманы. Громко роптали сипаи: им опять задолжала казна. Волновались сидевшие без дела ремесленники.

По базарам ползали тревожные слухи. Кликуши предрекали великие беды.

Видя трудное положение Нанджараджа, вновь воспряли духом Водеяры. В Радж-Махале созрел очередной заговор. Из дворца теперь чаще обычного направлялись к храму Шри Ранги процессии слуг. Слуги несли на растопыренных пальцах левых рук подносы с цветами, благовониями и деньгами. Прибывал на очередную пуджу^[88] Чикка Кришнараджа. За ним другие участники заговора.

В святилище древнего храма царил полумрак. Слышалось гортанное пение жрецов. Горели масляные светильники, и в их трепетных бликах был смутно виден бог Вишну – покровитель Водеяров. Вишну словно дремал, привалясь на бок. Огромное его тело много веков назад было вырублено из черной глыбы. Заговорщики клали перед идолом цветы, тлеющие сандаловые палочки. Простирались перед ним ниц. Затем, одарив жрецов деньгами, уединялись в хорошо охраняемом помещении. В храме можно было не опасаться чужих ушей. Жрецы умели хранить молчание. На этих тайных встречах больше было пустых разговоров.

- На Нанджарадже проклятие великого Вишну, – обращаясь к махарадже, шамкал пустым ртом высохший, похожий на мумию главный жрец. – Со своим братцем он ограбил божью обитель, и не будет ему за это прощения.

- Боги, да внемлют твоим молитвам.

- Что ж ты медлишь, аннадата? Прогнал бы неверного слугу.

Махараджа терпеливо объяснял:

- Не все в моих силах, святой отец. Я не властен над армией. Имущество Водеяров ополовинено. Нет денег.

- Неужто не найдется денег на такое богоугодное дело?

С деньгами было плохо. Глава казначейства – участник заговора, докладывал, что в казне шуршат одни крысы. Доход государства сократился, так как многие ценные талуки отданы в залог маратхам и низаму. А что попадет в казну, тотчас расходится на уплату долгов. Нечем платить сипаям.

- Припрятано кое-что для нашего дела, аннадата, – уныло заключил главный казначей. – Да, только это жалкие крохи.

Чикке Кришнарадже не на кого было опереться. Самое бы время нанести удар по слабеющему узурпатору. Но кто нанесет его? Верные командиры либо погибли в прошлый мятеж, либо изгнаны, бродят по городу без ушей и носов.

- Без помощи маратхов не обойтись. Своими силами Нанджараджа нам не свалить.

Главный жрец возражал:

- Маратхи – богами проклятые разбойники, аннадата. Они не щадят ни брахманов, ни святые храмы. Грабят всех без разбора.

- Увы! На кого еще могу я расчитывать?

Махараджа посмотрел на Кханде Рао, который до сих пор не проронил ни слова.

- А что скажешь ты?

- Подождем Хайдара Али, аннадата, – отвечал брахман. – Он уже вышел из Диндигала. Только он один и может помочь тебе.

Сипаи были доведены до белого каления. Да что же это такое? По девять месяцев не платили жалованье под Тричи, не платят и здесь. Сколько можно сидеть без денег, голодать? На бурном панчаяте^[89] было решено прибегнуть к крайнему средству.

По армейским баракам, по базарам разнесся клич:

- Дхарна, братья! Садимся в дхарну.

Тысячи сипаев разом вошли в Серингапатам. Взяв в кольцо дом Нанджараджа, они набились в коридоры, закупорили все входы и выходы. Не пройти было ни торговцам съестными припасами, ни водоносам с их бурдюками. Не могли работать слуги и хансаманы – домашние повара.

Десятка два сипаев влезли в опочивальню Нанджараджа. Тесным кружком, плечо к плечу, сели вокруг его дома. В руках у них были сабли, кинжалы, склянки с ядом. Сипаи грозились:

- Сейчас на твоих глазах жизни себя решим, махарадж! Грех на твоей душе будет. Выплати жалованье.

- Богов хоть побойся.

Ни из дому высунуться, ни попить, ни поесть. Домочадцы мышами затаились по углам. Денег занять не у кого. И Нанджарадж в который раз проклял свой поход под Тричи. Да что толку?

- Совесть-то есть ли у тебя? – корили его сипаи. – Нанимал на службу, так плати. Или мы не люди?

Нанджараджа распирала бессильная злоба. Какой позор! Проклятые мятежники! Связали по рукам и ногам в самое неподходящее время.

- Подождите еще немного.

Сипаи отвечали в один голос:

- Не можем ждать, махарадж. Семьи голодают.

- Уплачу! Поклясться в том готов. Только повремените. И оставьте мой дом.

- Не уйдем, махарадж. Сыты по горло твоими клятвами. Плати жалованье!

 У Нанджараджа, как у Водеяров, оставалась одна надежда – на помощь из Диндигала.

 

Глава 15

Спаситель

 

Хайдар Али быстро шел к столице.

По выжженной мартовским солнцем равнине на северо-запад

двигался большой военный отряд. Впереди, примеряя ногу под треск барабанов, шагал батальон регулярной пехоты. За ним слоны Имам-Бахш и Понгадж в желтых попонах, на которых ехали фаудждар и его семья. Далее еще два батальона. Верблюды несли на горбах казну, которую охраняли до зубов вооруженные краснобородые чауши-арабы, отважные и неподкупные воины. По сторонам рыскал джук Хамид Хана.

В пути Хайдар Али учил восьмилетнего сына верховой езде.

- Запомни сынок: для воина нет лучшей музыки, чем гром пушек и ружей. Самое хорошее кресло для него – боевое седло…

Сам великолепный стрелок, Хайдар Али давал Типу пострелять из ружья по цели – дощечке с красной меткой. Сипаи одобрительно смеялись, когда мимо в бешеном галопе проносились Типу и Хайдар Али. Типу, вытаращив глаза, судорожно сжимал в кулаках поводья. Сверкала на солнце его бритая голова – ветер сдул тюрбан. Бабушка Маджида Бегам ахала, закатывая глаза:

- Убьется! Сейчас убьется!

Подхватив Типу с седла, Хайдар Али передавал его прямо в руки сидевшей на Понгадже Фатиме. Он любил Фатиму и … побаивался ее острого языка. Вот и сейчас, скосив подведенные каджалом^[90] глаза, Фатима уколола мужа:

- Носитесь как шайтаны. Когда-нибудь ты вернешь мне не сына, а мешок с костями.

Типу смеялся, рассказывал, что конь под ним споткнулся и он вылетел из седла. Хорошо, бапу^[91] на лету поймал.

- О, Аллах! – стонала бабушка.

Вечерней порой, когда солнце клонилось к горизонту, Хайдар Али давал приказ остановиться где-нибудь близ реки. На берегу тотчас возникал палаточный городок.

Однажды около его лагеря оказались бродячие брахманы. Переходя от храма к храму, они добывают пропитание где нищенством или обманом, а где и силой. Часа три назад брахманы вломились в придорожную деревню. Стуча по своему обыкновению в деревянные чаши, именем бога Вишну потребовали у робких, запуганных крестьян зерна, гхи. Как им не дашь? Побьют горшки и корчаги. А то, чего доброго, очаги затопчут, хижины свалят.

Разжившись провиантом, брахманы совершили омовение, чтоб смыть со лба, плеч и груди густые белые полосы, пепел. Весело переговариваясь, растирали на камнях зерно. Готовили на кострах вечернюю трапезу.

Их вожак – седой, могучего сложения Раманадхам с интересом поглядывал на зеленое знамя с конским хвостом, реявшее посередине палаточного лагеря.

- Кто такой?

- Хайдар Али, фаудждар Диндигала, – объяснил ему Ниланга, один из членов шайки. Ниланга был из здешних мест и примкнул к бродячим брахманам несколько дней назад. – В Динидигале столько денег нагреб, что не знает, куда девать.

- Вот бы примазаться.

- Хорошо бы, Раманадхам. Но он не любит бродяг.

- Есть у него звездочет?

- Вроде нет еще. Этот мусульманин не верит ни в богов, ни в духов, а только в свою удачу. Удачлив же он на диво.

Расспросив Нилангу о Хайдаре, Раманадхам сказал:

- Надоело под кустами жить. Вперед глядеть надо…

Следующим утром, когда Хайдар Али двинулся дальше на северо-запад, в дороге ему попалась дюжина брахманов. Они отошли в сторону, чтобы пропустить пехоту, слонов, верблюдов с казной. Хайдар Али скользнул взглядом по полуголым бронзовым фигурам. Судя по белым и красным трезубцам на лбах, по желтым запыленным тогам это были брахманы-вишнуиты. Мало ли их шатается по дорогам Индии. Старший из брахманов, великан с седой львиной гривой, с накинутой на плечи шкурой читы, встретившись с Хайдаром взглядом, вздрогнул, стал всматриваться.

- Постой, сардар! – подняв клюку, сказал он. – Постой!

Хайдар Али придержал коня.

- Что уставился, божий человек?

- Не знаю, кто ты и откуда, – отвечал Раманадхам. – Но судьба каждого человека начертана у него на лбу рукой самого Брахмы^[92].

Хайдар усмехнулся.

- И что же ты увидел на моем лбу?

- Тебе предопределена великая судьба. Ты станешь владыкой государства, повелителем многих людей. Слава о тебе разнесется по всей Индии.

- Кто ты?

- Меня зовут Раманадхам. Я звездочет. Мне ведомы секреты планет, их влияние на судьбы людей. Рад был бы рассказывать тебе о предопределенном свыше пути, как это я не раз делал для сильных мира сего.

- Куда идете?

- В Серингапатам. Поклониться храму святого Шри Ранги. А оттуда, может, в Халебид или Шрингери^[93].

- Хорошо, я запомню твое имя, – сказал Хайдар. – Лестны твои предсказания. Но если ты мошенник, берегись!

Хлестнув коня, Хайдар поскакал вслед за отрядом. Раманадхам и братия долго глядели ему вслед.

- Если что не так, лучше ему не попадаться, – сказал Ниланга. – Шкуру спустит.

- Попытка – не пытка…

Бродячие брахманы, запев гимн, двинулись своей дорогой.

По пути Хайдар Али заглянул в Сатьямангалам, резиденцию Девраджа. Там его ждал Кханде Рао. Оба долго упрашивали Девраджа отправиться в столицу.

- Поедем с нами, махарадж! Дела в Серингапатаме плохи. Власть ослабла. Того и гляди все рухнет. Погибнет дело, которому ты отдал столько лет.

Измученный болезнью Деврадж отвечал:

- Не могу. Нет сил.

- Помирился бы с братом, – настаивал Хайдар. – Одно твое появление в столице спасет государство.

Деврадж в конце-концов уступил. В заштатном Сатьямангаламе его одолевала тоска. Не хватало денег на содержание семьи, личной армии. Хайдар Али глядел, чтобы больного не растрясло во время переходов, при переправах через реки и подъеме на майсурское плато. Не сдох бы старик до времени. В нем еще будет нужда…

Хайдар уговорил Девраджа отказаться от сбора налогов в Паин-Гхате.

- Давай поладим так, махарадж. Ты возвращаешь мне деньги, которые твои люди успели собрать в Паин-Гхате. Нанджараджу скажешь, чтоб он оплатил расходы на экспедицию в Малабар. Она стоила мне три лакха рупий. А отступным возьмешь контрибуцию с заморина, которую тот обязан уплатить Майсуру. Контрибуция не маленькая – целых двенадцать лакхов.

- Пусть будет по-твоему, – сдался Деврадж. – Пошлю за контрибуцией Хари Синга.

Хайдар Али одобрил выбор:

- Дело как раз для него – самого храброго солдата Майсура.

Знал бы Деврадж, какая ненависть клокочет в сердце Хайдара Али! Хари Синг не унимался. По-прежнему он обзывал его наиком, ночным вором. Мол, измазавшись в чужой крови, причисляет себя к героям.

При появлении Хайдара Али и его отряда на бастионе Бангалурских ворот не громыхнула сигнальная пушка. В караульных помещениях не видно было стражей. Цепной мост опущен, ворота распахнуты. Хоть бери крепость голыми руками.

- Некому нести караульную службу, Хайдар сахиб, – объяснил случившийся поблизости сипай-инвалид. – Все у дома Нанджараджа. Сидят в дхарне.

- К Нанджараджу, – принял решение Хайдар.

По столице уже разнеслась новость, что прибыл Хайдар Али. Сипаи повторяли его имя как заклинание. У Хайдара сахиба всегда деньги имеются. Может, хоть он выдаст жалованье.

Телохранители Хайдара Али вытолкали из дома Нанджараджа мятежников. Нанджарадж со слезами на глазах поднялся навстречу избавителю:

- Наконец-то пришел!

- Пришел, отец. И не один.

По знаку Хайдара слуги втащили в опочивальню раздутого водянкой Девраджа.

- Помирись с братом, отец, чтобы тебя потом не замучила совесть.

Тут же состоялось примирение. Совсем седой от выпавших на его долю переживаний, Нанджарадж обнял брата. Деврадж уже не в силах был приподняться с подушек без помощи слуг.

- Помоги заплатить жалованье армии, Хайдар, – попросил Нанджарадж. – Вторую неделю не могу выйти из дому.

- Помогу. Но сначала – к махарадже.

Сквозь толпу взволнованных сипаев Хайдар Али и Нанджарадж прошли к Радж-Махалу. Чикка Кришнараджа Водеяр, предупрежденный Кханде Рао, принял его по всей форме, в окружении сановников и челяди.

Хайдар долго уговаривал махараджу простить тестя:

- В семье чего не случается, аннадата, – прикладывая ладони к груди, говорил он. – Бывает, и ссора закипит. Но в трудные времена друг за друга держаться надо. Вместе и реку легче переплыть.

Чикка Кришнараджа молчал. В этом самом зале его чуть не зарезали как барана. А подлые слуги узурпатора вломились в занану, переполошили женщин, отобрали у них драгоценности. Но и Радж-Махал не избежал дхарны. Сквозь окна доносились крики сипаев, которые требовали выплатить им жалованье. И махараджа решился:

- Ну, хорошо! Забудем все это…

Небо расколол гром пушек, извещая жителей столицы о примирении Чикки Кришнараджи с тестем. Позже, с глазу на глаз, Хайдар Али заверил махараджу, что готов верно служить ему, не даст его более в обиду.

- Выплати жалованье армии, Хайдар, – в свою очередь попросил махараджа. – Узурпаторы разорили казну.

- Слушаюсь, аннадата! – низко поклонился Хайдар. – Воля твоя будет исполнена.

Так Хайдар Али стал спасителем для обеих враждующих сторон. Сотворил между ними мир.

 

Глава 16

Родная махалла

 

Джук Хамид Хана стал лагерем к югу от столицы, на пустоши среди выжженных солнцем пастбищ и рисовых полей. Совары составили пики в конусы.

- Дозволь в город сбегать, Хамид сахиб, – попросил бхат. – С сестрой повидаться надобно.

Тот разрешил:

- Ступай. Хайдар долго без дела сидеть не даст, но дней пять мы тут простоим. За Шабдэза своего не беспокойся. Поглядим.

- Перестану беспокоиться, когда продам.

С бхатом увязался Баркатулла. Он с любопытством глядел на поднимающиеся за рекой стены и башни Серингапатама.

- Давно живешь тут, бхат сахиб?

- Давно. Но родом мы из Чампаки – есть такая деревня. Там и сейчас живет с десяток мусульманских семей. Переехали сюда, когда отец нанялся служить в армию Майсура. Бывало, соберется Нанджарадж в поход – с ним и отец. Мата-джи[94] в слезы. А я и сестры отцу подарки заказываем. Только редко он подарки нам привозил. Из последнего похода и вовсе не вернулся.

- Такая же история и у нас в семье.

- Мата-джи все жилы из себя вытянула, пока мы на ноги не встали, – продолжал бхат. – А как призвал ее к себе Аллах, пошел я саблей хлеб добывать. Младшая сестра уехала обратно в Чампаку. Старшая здесь замужем.

- В Хайдарабаде слухи шли, что здешний раджа в золоте купается.

- Может и купался. А ныне голый на бережку сидит.

Навстречу шли с базара крестьяне в тюрбанах и дхоти из грубой домотканины. В узловатых руках длинные посохи, за спиной – котомки. Кто побогаче, ехал верхом на воле. На острия воловьих рогов надеты медные шарики: отгоняя мух, вдруг да вскинет голову вол и… пропорет живот седоку. Катили из города крытые повозки. Сквозь тканевые стенки видны были силуэты женщин и детей. В полях девочки-подростки и их матери собирали коровий навоз. Распевая песню, щелкая кнутом, шел мальчик-погонщик. За ним плелась дюжина низкорослых понурых осликов с корзинками, полными камня, песка и глины.

Соваров догнал высокий, тощий человек. Тюрбан и рубаха у него были выпачканы в чунаме – извести. В обеих руках – большие корчаги из-под краски. Следом маршировал долговязый подросток с маховой кистью на плече. Подав себе команду «На руку!», он снимал с плеча кисть и выставлял ее вперед – словно ружьё со штыком. Это были известный в городе маляр Хирдайя и его сын.

- Адаб арз[95], Хирдайя!

Тот, узнав бхата, обрадовался.

- Адаб арз. Сколько лет не виделись.

- Откуда вы?

- Из Аграра, – махнул рукой маляр в сторону Аграра, пригородной брахманской деревни. – Дома белили. Одни брахманы нанче при деньгах. Побелил и покрасил храм богини Мариаммы, а получил только половину обещанного. Жрец говорит, другую половину после отдам. Мол, храм ограбили маратхи. Да еще и укорил – мол, давно в храме тебя не видели, забывать стал о богине. А мне каждая пайса дорога. У моего порога слон, паланкин не стоят. Горшок с деньгами под полом не закопан.

- На твою кисть всегда был спрос.

- Верно, был спрос, – согласился маляр. – Бывало, перед праздником дасехры[96] зовут меня. Крепостные стены побелить, гопурамы подновить, плесень черную с них соскрести. И деньги водились. А нынче что? Купцы объезжают стороной, и оттого нищие базары. Водеяры и те обеднели. Махараджа недавно женился, а в городе ни веселья, ни музыки. Сахар, джелабис[97] народу не раздавали. В жены он взял Лакшми Аннаманни, красавицу, каких мало. Теперь она старшая жена…

- Постой, постой, Хирдайя! Старшей женой была Деваджамма.

- Была. Махараджа ждал наследника, а ребенок родился мертвым. Она и помешалась.

- Бедняжка!

- Вот я и говорю: из Радж-Махала, из храмов заказов нет. А нет работы, так нечем живот накормить, нечем и бедра прикрыть.

- Как там мои, Хирдайя? Живы, здоровы?

- Шурина твоего ранило. Лежит, не встает.

- Ай, беда! Я и не знал. Чем они живут?

- Да чем придется. К празднику из домов богатых мусульман что-нибудь пришлют. Главное, у нас в махалле[98] народ дружный. В беде не оставят. Я им крышу и стены подновлял после дождей. Эй, Пуршоттам! – прервал свою речь маляр. – Беги-ка в махаллу, сынок. Скажи соседке – брат ее скоро придет.

Пуршоттам, неотрывно глазевший на бородатых соваров, на их красные тюрбаны, сабли и заткнутые за пояс кинжалы, припустился бежать, только голые пятки засверкали.

- Славный у меня сын, – похвалился Хирдайя. – Хоть и обеднели люди, а иной раз просят: а ну-ка Пуршоттам, намалюй на стене моего дома бога Кришну[99]. Он и малюет. Хорошо получается. Семье подмога.

- Спасибо тебе, Хирдайя! За доброе сердце, за помощь, – с чувством сказал бхат. – За добро и мы добром отплатим.

На берегу Кавери маляр опустил корчаги на песок.

- Отмыть краску надо, пока не засохла. Вечером забегу послушать, что в мире делается.

Кавери, такая грозная и полноводная в сезон дождей, сейчас едва струилась, далеко отступив от каменистых берегов.

Бхат, подавая пример, высоко закатал штанины шаровар. Придерживая руками полы куртки, чувяки, котомки, сабли и кинжалы, совары вошли в реку. Вместе с ними переходили вброд женщины с корзинами кизяка на головах. Переезжали бычьи арбы – вода была им по ступицу.

Баркатулла отправился на базар, а бхат с недоумением глядел на берег реки. Бывало, здесь работали сотни дхоби[100]. Налету свертывая мокрое белье в тугие жгуты, они с громкими выдохами хлестали ими до блеска отполированные камни. Неслись песни над рекой. Но сейчас берег был пустынным.

В седоусом дхоби, который почти в полном одиночестве работал на реке, бхат признал еще одного знакомого – Чхунну. Тот был гол по пояс. Лицо и плечи блестели от пота. За спиной у Чхунну стоял на огне не успевший еще покрыться копотью чан, в котором клокотало, пузырилось грязное белье. На банановом листе белела соль вперемешку с песком. Сохли на камнях только что выстиранные шаровары и рубахи. У пустых бельевых корзин в глубочайшей философской задумчивости стоял осел с потертой холкой.

- Адаб арз, Чхунну!

Дхоби выпрямил усталую спину, вгляделся.

- Рам-Рам[101]. Вон кто пришел!

- Как дела?

- Хуже некуда, – сразу же принялся жаловаться дхоби. – Работы мало. Народ теперь больше сам по дворам стирает. А тут еще беда – у чана днище прогорело. Недаром говорят: уж коли не везет, так кот последнее молоко выпьет.

- Новый чан купил?

- Купил, куда же деваться. Пришлось занять у Раму Шетти. Помнишь этого ростовщика?

- Как же, помню.

- Чтоб он сдох! Чтобы в следующем рождении явиться ему на свет в образе осла или шакала! – с сердцем вымолвил Чхунну. – Такие проценты заломил. Из долгов теперь не вылезть. Задолжала ему и твоя сестра.

Бхат заспешил дальше. И вот она, родная махалла! Здесь жили сипаи, ремесленники, мелкие торговцы. Бхат шел по кривой пыльной улочке со зловонной канавой, куда выплескивают помои, и вздыхал. Взор оскорбляли грязь, нищета. У дверей хижин, крытых старой соломой и пальмовыми листьями, возились у очагов женщины в затасканных сари. Они толкли зерно в ступах. Шлепая ладонями капризничающих детей, грозили:

- Тише, шайтанята! А не то, позову Джуджу[102].

Девочки постарше помогали матерям. Они налепляли на стены кизяк.

Из-за хижины, от прячущейся в тени акации исхудалой коровы вышла старуха. В руках она бережно несла глиняную плошку с молоком – дневной удой.

- Адаб арз, мата-джи! – приветствовал ее бхат.

Старуха с трудом узнала в бородатом соваре приятеля своего сына. В детстве оба вместе бегали по махалле.

- А моего-то Рамчеры в живых нет, – заплакала та. – Умер от оспы. Осталась я одна.

На глиняной платформе под баньяном сидели старики, инвалиды без рук, без ног. Передавая друг другу гаргули[103], затягивались по очереди дымом. И здесь, тоже, жалобы: нечем жить, негде рупию заработать.

Совсем, совсем обеднел народ! Расстроенный бхат прошел в конец махаллы, где жили мусульмане. За ним тянулся хвост любопытствующих мальчишек. Вот и дувал[104], из-за которого выглядывает соломенная крыша. Бхат взялся за железное кольцо. Его ждали. Заскрипел отодвигаемый засов. В проеме калитки возникла женская фигура в темной шали. Из щелки в шали, низко надвинутой на лоб и подобранной снизу пальцами, глядели скорбные глаза.

- Адаб арз, сестра.

- Адаб арз. Где ж ты пропадал так долго?

Бхат вступил в тесный дворик, огляделся. Кувшины для зерна поставлены на полу горлом вниз. У погасшего очага пустые горшки. Ручная мельница стоит без дела.

Под навесом из пальмовых листьев лежал хозяин дома. Бледное лицо. Одно плечо стянуто полотенцем, желтым от куркумового корня[105]. У изголовья – пика и сабля. На рукоятке сабли висит тюрбан.

- Как же это угораздило тебя, шурин?

Раненый исхудал, был слаб.

- Аллаха, видно, прогневил. Пошел с Нанджараджем на вылазку против маратхов… да под саблю попал…

Бедняга столько крови потерял, что решил – жизни конец. Могилу выкопать себе велел, раза три ложился в нее, чтобы к новому месту привыкнуть. Потом добрые люди надоумили сходить к мазару[106] Кадира Вали, заступника бедняков. Сходил, помолился и, вроде, помог святой – полегчало. А захмпатти[107] так и не выплатили.

Бхат, печально качая головой, выслушал рассказ.

- Всегда было так. Махараджи, раджи, навабы бьются между собой и мирятся. А до простого народа им дела нет. У глупых правителей – голодные слуги. Накажи их Аллах!

Он достал из котомки кашмирскую шаль.

- Вот тебе подарок, сестра.

- Достойна ли я такого подарка? – с горечью сказала та. – Аллах отказал мне в детях. Бездетная женщина – что вол, который работает у колодца, пока не сдохнет.

- А я бобыль, сестра. Бобыль – что дерево без сучьев и ветвей. Безродный человек. Но все равно, каждый из нас приходит в этот мир не зря. Вот тебе деньги. Поди купи зерна, гхи, масла для светильника.

Женщина, разглядывая монеты на ладони, заплакала:

- Да вознаградит тебя Аллах сторицей! Еще неделя, и пошла бы я побираться.

Вдруг, явился Раму Шетти. Ростовщик поживу за сто косов[108] чует.

- Слышно, ты при деньгах, – сказал толстяк, с трудом пролезая в калитку. – А сестра твоя заняла у меня. Отдал бы.

- Сколько задолжала, сестра? – спросил бхат.

Та понурилась.

Двадцать рупий.

- И пять рупий проценты, – поспешил добавить ростовщик.

Бхат отсчитал деньги.

Вечером в тесный дворик набились соседи. Принесли с собой немудрящую еду. Пришли Хирдайя с Пуршоттамом, дхоби Чхунну. Бхат, повеселев, стал рассказывать о походе майсурцев под Тричи, о ферингах[109], о вероломстве Мохаммеда Али, о сражениях, засадах.

- Ты бы стихи спел, бхат сахиб, – сказал Хирдайя. – Давно тебя не слышали.

- Спою. Догадайтесь, о ком?

Бхат, ударив пальцами в дхоляк, завел речитативом:

 

Грязное дхоти. Брюхо отвисло.

Желтые зубы. Глаза как у крысы.

Коброй сидит у входа в свой дом.

Рядом – весы, корзины с зерном.

 

Денег попросишь, так в тот же момент,

Ссудит тебе под разбойный процент.

Даст и зерна. А потом за корзину,

Слупит с тебя еще половину.

 

Если же долг отдать опоздал,

Все потеряешь. И вовсе пропал…

 

Раздался дружный смех.

- Тут и догадываться-то нечего, – сказал Чхунну. – Это Раму Шетти, чтоб он сдох! У него вся махалла в долгу.

Далеко за полночь горел светильник во дворе бхатовой сестры. Долго не умолкал дхоляк. Гости рады были отвлечься от каждодневных забот и горестей. Только и слышно было:

- Вот это так стихи!

- Повтори, бхат сахиб.

 

Глава 17

В ответ на кирпич – камень

 

Пообещав махарадже расплатиться с армией, Хайдар Али рьяно взялся за дело.

Жители майсурской столицы сбегались на площадь перед Радж-Махалом. Там шумел, галдел торг. Шла распродажа государственного имущества. Слуги волокли из кладовых дворца утварь, одежду и ковры, раскладывали их на циновках. Вели из конюшен слонов, лошадей. Цены назначал опытный в таких делах Кханде Рао, и купцы, ростовщики, горожане, у кого уцелели денежки, чуть не в драку раскупали добро. Цены-то божеские. Когда еще такой случай будет. Дома не пригодится, так перепродать можно.

Были схвачены зачинщики дхарны. Имущество их было конфисковано и продано «с молотка». Хайдар Али нагрянул в тоша-ханэ – казну. Его непобедимые не выпускали никого до тех пор, пока Хайдар не осмотрел здание казны, не проверил расходно-приходные книги.

- Мошенник! – холодно выговаривал он брахману-главе казначейства. –  Неучтенных денег у тебя столько, что ими можно было бы нагрузить пару верблюдов. Присвоить хотел?

Глядя на плеть Хайдара, которая то и дело ходила по спинам его мунш-счетоводов, главный казначей трясся от страха. Не ударил бы бешеный мусульманин.

Деньги эти были припасены для «дела Водеяров».

- Ошибка вышла, Хайдар сахиб. Прости.

Угрожая поркой, Хайдар исторг у напуганных слуг казначейства верные отчеты, пустил все найденные деньги в общий котел. И Кханде Рао смог почти полностью уплатить жалованье армии.

Вместе с Нанджараджем Хайдар Али осмотрел недавние позиции маратхов.

- Зря отдал ты маратхам те тринадцать талук, отец, – сказал он. – Ушли из рук ценные земли. Так от Майсура вскоре ничего не останется.

- А что было делать? Сил не хватало.

- Позвал бы меня из Диндигала.

- Звал и не однажды. Скажи лучше как быть сейчас?

- Скажу, отец. За месяц до прихода муссона изгони из залоговых талук сборщиков налогов, присланных из Пуны. После дождей Кришну и Тунгабхадру[110] не перейти до октября. Путь маратхам в Майсур будет закрыт. А я тем временем вызову из Диндигала подкрепление. Попробуем отбиться.

Нанджарадж так и сделал. Он теперь безоглядно верил Хайдару Али. Способного помощника разглядел он в безвестном наике! Надо держаться за него обеими руками. Жалованье сипаям выплачено, и армия вновь стала послушна его воле.  А чем и как расплачиваться с ней в будущем, Нанджарадж и думать боялся.

Тем временем прибыл с Малабара Махдум Сахиб.

- Удачный был поход, шурин, – с воодушевлением рассказывал Махдум. – И какой это богатый край! Я шел туда владениями всяких там раджей, навабов и палаяккаров. Расшиб некоторых. Они разобщены, грызутся между собой, как голодные собаки над падалью.

- Значит, можно взять Малабар с суши?

- Можно, шурин. Сильных правителей там нет. Наиры, тамошняя воинская каста – отважные бойцы, но не знают регулярного строя, бьются каждый  сам по себе. Мне теперь ведомы все дороги на Малабар, все горные проходы, перевалы, крепости.

- Видел Хари Синга?

- Встретил на обратном пути. Мы прошли, не задев друг друга. Оказывается, за деньгами направился раджпут. Обидно, шурин! Страху на заморина и наиров нагнали твои батальоны, а деньги достанутся другим…

Хайдар Али спрашивал о Хари Синге не случайно. Вскоре Махдум Сахиб ушел на юг с двумя тысячами сипаев и тысячью соваров. Ушел ночью, без огласки. Сипаям было сказано, что отряд следует в Диндигал, и они недоумевали

- Нас семьи ждут, а Махдум ведет окольными дорогами.

- Время тратим зря.

- И верно, зря.

На одном из привалов усомнился и Рамджи:

- Туда ли идем, братья? Если в Диндигал, так, левей надо бы брать.

На него прикрикнул многоопытный наик Арджуна:

- Прикуси язык, Рамджи! Идем куда надо.

Махдум Сахиб привел своих людей не к Диндигалу, а к Коимбатуру.

Отряд теперь не шел, а словно крался. Сипаям приказано было идти, закутавшись в кумли[111].

Под Коимбатуром, у деревни Онасси, стоял лагерем Хари Синг. Лихой рубака оказался плохим дипломатом – не сумел выполнить поручение Девраджа. Заморин обманул его, выставил ни с чем.

Раджпуты поужинали, помолились своим богам. Разостлав на теплой земле попоны, укладывались спать. Неподалеку паслись под охраной кони. Хари Синг отдал последние распоряжения. Сидя у своей палатки, он глядел на кровавый заказ и предавался невеселым раздумьям. Девраджа нет в живых. В столице всеми делами заправляет Хайдар. Делать там было больше нечего. Завтра поведет он своих людей наниматься к новому хозяину – радже Танджавура. С этой мыслью Хари Синг и отошел ко сну. Но когда на востоке показались первые блики утренней зари, были бесшумно сняты задремавшие часовые. Раздался многоголосый клич «джай!». Затрещали выстрелы. И на лагерь навалились со всех сторон неведомо откуда взявшиеся дьяволы. Полусонных, охваченных ужасом раджпутов кололи штыками и пиками, рубили саблями.

Хари Синг во главе дюжины своих людей отчаянно бился с наседавшим врагом. Бывалый воин видел, что спасенья нет. Среди боевых возгласов, предсмертных воплей он вдруг узнал по голосу того, кто командовал нападавшими. И понял все.

- Махдум! Шурин подлого наика!

С яростью обреченного Хари Синг ринулся к знакомой высокой фигуре. Саблей прорубал себе дорогу и был уже близок  к цели.

- Заплатишь головой…

Но тут на голову ему самому был обрушен могучий удар прикладом.

- Молодец, Рамджи! – похвалил Махдум. – Вовремя подоспел.

Разгоряченный сипай отвечал:

- Рад стараться, Махдум Сахиб…

Взошедшее солнце осветило страшную картину. Все поле было усеяно мертвыми телами. Совары Махдума ловили разбежавшихся коней. Сипаи стаскивали в кучи ружья и подсумки, сабли, седла и попоны, котлы и медные подносы с остатками вчерашнего ужина.

Махдум Сахиб долго стоял над телом Хари Синга. Он уважал раджпута за мужество, за молодецкую удаль.

- Храбрый был воин, – наконец сказал он своим помощникам. – Но зачем было играть с огнем? Знал ведь, что Хайдар не прощает оскорблений.

Рана от клинка заживет, от языка – никогда. Как и обещал Хайдар Али, в ответ на кирпич Хари Синг получил камень.

 

Глава 18

Успех голову кружит

 

Махдум Сахиб вернулся в столицу. В обозе у него было несколько сот арб, груженных оружием и имуществом вырезанного отряда Хари Синга, табун добрых коней. Все это он сдал по счету Кханде Рао.

- Три пушки, тысяча ружей, пятьсот лошадей и столько же седел, –  доложил брахман Хайдару Али. – А, кроме того, сундук с деньгами, всякое добро.

Хайдар распорядился:

- Все лишнее продай. Пушки и пятнадцать лошадей, самых хороших, я подарю махарадже.

- Верно! – обрадовался брахман. – Была у меня такая мысль. Махарадже подарок будет куда как приятен. Он изнывает под игом узурпатора. Вчера говорил, что пора бы избавиться от Нанджараджа. Власть его ослабла.

Хайдар холодно отвечал:

- В таком деле спешить нельзя. У Нанджараджа еще немало сторонников в армии и в самом дворце. Долго ли испортить дело?

Церемонию передачи подарков Хайдар Али обставил с великой пышностью. По столице прошли мулади – глашатаи. Под грохот барабанов, рев труб они объявляли горожанам:

- Эй, люди! Завтра все к Радж-Махалу. Аннадата покажет свой лик народу. Эй, люди!..

В урочный час на веранде Радж-Махала распахнулись желтые занавеси, и все увидели Чикку Кришнараджу. Он восседал на троне. Слуги обмахивали его опахалами из страусовых перьев, кропили благовония на его длинные черные волосы, на роскошные одеяния. Вокруг трона теснились приближенные. Майсурцы, пав на колени, громко славили своего повелителя.

По знаку Хайдара Али, канониры прикатили пушки и поставили их перед верандой. Разряженные конюхи привели пятнадцать гнедых скакунов под алыми чепраками. Хайдар приблизился к трону.

- Прими подарок от своего верного слуги, аннадата! – сказал он с низким поклоном.

Чикка Кришнараджа Водеяр глядел на пушки, на дивных коней, которые грызли удила и рыли копытами землю. Быть может, впервые в жизни он почувствовал себя хозяином Майсура. Его раболепно приветствует народ. За ним – Хайдар и его непобедимые. Нанджарадж в замешательстве топчется в сторонке.

- Мы довольны, Хайдар, – громко и внятно произнес махараджа. – И не забудем твоей преданности трону.

Небо над столицей расколол грохот пушечного салюта. Город окутался пороховым дымом. Пушкари на бастионах старались вовсю. Перед махараджей парадным строем, с развернутыми знаменами и приветственными кликами прошли хайдаровы батальоны.

Майсурцы говорили друг другу:

- Вах! Какая красота.

- Любит нашего махараджу Хайдар сахиб.

За всем тем, что происходило на площади, наблюдала из потайного окошка Радж-Махала вдовствующая махарани. Старуху вдруг начали грызть сомнения. Когда вечером Чикка Кришнараджа явился на ужин в занану, она сказала:

- Сильненьким становится мусульманин. Слуги сказывают, что у городских ворот, на всех перекрестках – караулы из его непобедимых.

Махараджа, вспоминая слова Хайдара Али о преданности трону, парад на площади, отвечал:

- У одного Хайдара надежные войска, мата-джи. Он теперь, что палка в моей руке.

- Не оказалась бы эта палка занозистой. Пушки, которые он подарил тебе, обагрены кровью раджпутов. Один Хари Синг мог преградить дорогу наику. Но его уже нет в живых. Гляди, сын – не было бы беды. Не угодить бы нам из огня да в полымя.

Чикка Кришнараджа не разделял опасений матери.

- Что нам до судьбы чужаков-наёмников? Кликну, и явятся новые тысячи. Хайдар поможет нам свалить узурпатора. А станет ненужен, избавимся от него…

Хайдар Али был весьма доволен собой. Все идет как нельзя лучше. В глазах народа он – верный слуга Водеяров. С армией удалось рассчитаться, не потратив ни рупии из своего кармана. Сипаи уверены, что деньги им выплатил он, Хайдар, и никто более. Чикка Кришнараджа видит в нем единственную защиту от тестя, которого он боится пуще огня. Всем угодил!

Нанджарадж тоже был благодарен Хайдару. Удалось уплатить долги армии. А, кроме того, через неделю после примирения умер Деврадж. И Нанджарадж, стоя на берегу Кавери, печально глядел на брахманов, совершавших прощальные обряды, на погребальный костер, на поднимающиеся к небу клубы черного дыма. Не примири его Хайдар с братом, на душу ему пал бы тяжкий, несмываемый грех.

А деньги, проклятые деньги, не задерживаясь уходили из рук стареющего узурпатора. Хайдар обратился к Нанджараджу с просьбой оплатить его расходы на военную экспедицию к Малабару. Не по своей прихоти послал он туда Махдума. Экспедиция обошлась дорого – в три лакха рупий. Нанджарадж рад был бы отдать эти деньги, но у него их не было.

- Возьми на откуп Коимбатур, – предложил он. – Возместишь свои расходы, собирая налоги с населения округа. Большего для тебя сделать не могу.

Чикка Кришнараджа, со своей стороны, отдал Хайдару Али в качестве личного джагира Бангалур. За преданность трону! За помощь в подавлении сипайского мятежа! Нанджарадж слова не сказал против. Ведь, как раз вблизи Бангалура и находятся те залоговые талуки, откуда были изгнаны маратхские сборщики налогов. Маратхи не успокоятся, пока не выколотят из Майсура старинную дань. Вот пусть Хайдар и разговаривает с ними.

За всем этим незримой тенью стоял Кханде Рао. Стремясь приблизить звездный час Водеяров, брахман ревностно помогал Хайдару набираться новых сил. Это он посоветовал Нанджараджу передать Хайдару Коимбатур. И по его совету махараджа даровал Хайдару Бангалур – второй по значению город Майсура, много лет назад купленный за большие деньги у маратхов. Кханде Рао был теперь диваном[112] Хайдара. Через руки брахмана шли деньги, поступающие из Паин-Гхата и новых владений его хозяина.

Брахман прибирал к рукам государственную казну, налоговую службу Майсура. Чикка Кришнараджа Водеяр доверял ему во всем. Успех голову кружит. Вот свалят узурпатора, и он, Кханде, станет вторым человеком в государстве. Разве он этого недостоин?

 

Глава 19

Никчемная война

 

Вдруг напомнили о себе маратхи. Вакиль из Пуны привез ультиматум: Майсур должен немедленно уплатить 32 лакха рупий. А нет, так маратхи сами явятся за этими деньгами. «Ни для кого не секрет, кто посоветовал вам изгнать из залоговых талук наших людей, – писал махарадже сардар Гопал Рао. – Мы позволим Хайдару Наику войти в Бангалур. А потом расставим батареи и поглядим, как он будет выбираться оттуда».

Чикка Кришнараджа перепугался. Что делать? Как отвести от Майсура новую беду?

В своем дальнем углу, где смыкаются южные отроги Восточных и Западных Гат, защищенный с севера цепью мелких независимых княжеств и реками Кришной и Тунгабхадрой, Майсур долгое время оставался в стороне от грызни между маратхами и низамом Хайдарабада за первенство на Декане. Откупался от тех и других тяжелой данью.

Все помыслы пешв[113] издавна были устремлены на север. Захватив Дели, столицу Великих Моголов, они овладеют всей Индией. «Ударим по стволу засыхающего дерева, – говорил пешва Баджи Рао Первый. – И ветви его упадут сами собой!» А нынешний пешва Баладжи Баджи Рао устремил взор на юг. В Великую Махараштру должны войти Майсур, все княжества Декана и Южной Индии!

Но маратхам пришлось долгое время ломать упорное сопротивление  союза  владык Саванура, Кадаппы, Сиры и других княжеств. Потом их конница отправилась урезонивать низама Хайдарабада, который тоже отказывался платить дань. А Хайдар Али, тем временем, укрепился в Серингапатаме, уничтожил Хари Синга, стал хозяином Бангалура.

Чикка Кришнараджа так и не ответил на грозный ультиматум. Маратхи тогда перешли к решительным действиям. В сентябре 1758 года их кони вспенили воды Кришны и Тунгабхадры, которые к этому времени сильно обмелели. Загудела под бесчисленными копытами земля. Заполоскались на пиках хвостатые охряные флажки. Огромная конная орда стала накатываться на Майсур.

Нанджарадж созвал полководцев. Те собирались долго, с великой неохотой. Иные, сказавшись больными, не пришли вовсе.

- Кто возглавит армию? – спросил Нанджарадж. – Надо отбить маратхов.

Полководцы мялись, поглядывали друг на друга. Маратхи многочисленны, сладить с ними не так-то просто. Их конные отряды уже заняли Колар, Деванхалли[114]. Осажден Бангалур. Захвачена даже крепость Ченнапатна, до которой от столицы каких-нибудь сорок английских миль. Наконец, самый старый и опытный из них выразил общее мнение:

- Армия за нами не пойдет, махарадж. Казна опять задолжала сипаям.

- Уплачу я армии. Уплачу сполна. А часть расходов поначалу могли бы взять на себя и вы. Государство в опасности. Дело-то ведь общее.

Старик отвечал решительно:

- Уволь, махарадж. Мы все оскудели. Расплатись с армией, а за нами дело не станет.

В том же духе высказались и остальные полководцы. Нанджарадж был раздосадован.

- Где вам водить войска! А ты, Хайдар?

- Я готов, отец, – отвечал тот. – Была бы твоя воля, а я жизнь готов положить за Майсур.

- Вот ответ, которого я ждал. Ты назначаешься командующим полевой армии. Ступай, срази этих дармоедов из Пуны. И, да помогут тебе все боги Индии!

Полководцы расходились по домам полные досады. Опять выскочил вперед нахальный наик! Знать, много награбил в Диндигале, раз вызвался за свой счет уплатить жалованье армии. Да еще предложил им служить под своим началом. Вот всыпят тебе маратхи, так прыти-то и поубавится.

Хайдар Али знал, что казна на этот раз задолжала армии не слишком много. Вопреки хуле Хари Синга, ему нужно было доказать всем в Майсуре, что он знает воинское дело. Пару дней сипаи грудились вокруг своих мунши, получая жалованье. На третий день Хайдар повел армию на север. Чванливые полководцы отказались служить под его началом? Тем лучше! Их места заняли преданные ему люди.

Киладаром[115] крепости Маддур, прикрывающей с северо-востока столицу, был назначен Лютф Али-Бег. Лютф Али-Бегу было велено отобрать у маратхов Ченнапатну, а он повел себя куда как странно. Вместо того чтобы делать вылазки, лишь глядел из-за зубцов крепости, как рыскают вокруг вражеские всадники. Иные из маратхов, подскакав совсем близко, кричали:

- Эй, шакалы! Долго будете сидеть в своей норе?

Начальники сторожевых постов не знали что делать.

- Доколе терпеть такие оскорбления, Лютф сахиб! – кипел гневом один из них. – Нынче утром маратхи подобрались к самой стене, закидали моих сипаев конским дерьмом. Все глаза им залепили. А ты и стрелять не велишь.

Лютф Али-Бег только ухмылялся и продолжал делать вид, будто носа боится высунуть из крепости. Его лазутчики, между тем, проникали под видом странников и богомольцев в Ченнапатну, все вынюхивали, высматривали. Посмеяться над Лютф Али-Бегом явился даже киладар Чиннапатны.

- Эй, трусливая душа! Сдавайся! – кричал он с безопасного расстояния. –  А то поймаю, усы подпалю.

Убедившись в том, что Лютф Али-Бега из крепости не выманить, Гопал Рао отправил свою конницу в другие районы Майсура. И тогда киладар приступил к осуществлению задуманной операции. Ночью он поднял на ноги два батальона пехоты. Сипаям велено было накинуть  на себя кумли-одеяла. Заранее разведанной тропой в здешних бамбуковых лесах майсурцы подошли к Ченнапатне и утренней зарей внезапно ее атаковали. Маратхский гарнизон был захвачен врасплох. Стража не успела захлопнуть крепостные ворота, а у перекидного моста почему-то оказался сломанным подъемный механизм. В плен угодил и сам киладар.

- Усы сулил мне подпалить? – сказал ему Лютф Али-Бег. – Я щедрее – оставлю тебе один.

Киладара посадили верхом на осла, и он затрусил прочь от крепости. Один ус у него был опален.

Хайдар Али тотчас подошел к Ченнапатне. Его армия стала лагерем на холмах, густо поросших кустарником, где не развернуться вражеской кавалерии. Саперы понаделали ям-ловушек и засек, понарыли окопов. В открытом поле маратхов было не одолеть, и Хайдар повел против них партизанскую войну. Что ни ночь, в темень уходили конные джуки и пехотные отряды.

Хамид Хан засветло проверил, все ли совары налицо, обернули ли копыта у лошадей тряпками.

- Железо чтоб не бренчало, братья. Ночью далеко слыхать.

Когда загустели сумерки, джук отправился в очередной поиск. Хамид Хан то и дело давал знак остановиться, рассылал во все стороны дозоры. Не нарваться бы на засаду! Неделю назад удалось угнать у маратхов две сотни арб с провиантом, и они были настороже. На пригорках в отблесках костров совары видели силуэты всадников, готовых при малейшей опасности сорваться с места и поднять в своем стане тревогу. До слуха их долетали обрывки разговоров, заливистое ржанье.

- Надо ехать дальше, – решил джукдар. – До рассвета еще вон сколько.

Джук темной змеёй заскользил на север. Ночную тишину нарушали только глухой конский топот да плаксивые взвизгивания шакалов. После долгой скачки Хамид Хан вновь дал знак остановиться. Впереди маячила темная фигура.

- Что там, Рахматулла?

- Маратхи коней пасут. Половина сторожей спит у костров.

Хамид Хан был мастером нападений врасплох. Подобравшись поближе к ничего не подозревавшим маратхам, он обрушил на них джук. Почти все сторожа были посечены саблями. Но кто-то успел выпалить в небо.

- Живей, живей, братья! – торопил джукдар. – Уходить надо…

Совары в бешеной спешке растреноживали лошадей, подбирали оружие убитых. От затоптанных кострищ уходили галопом. Каждый совар вел на поводу два-три трофейных коня. Оглядываясь, они видели, что на только что покинутом ими месте мечутся огни факелов.

- Ушли, слава Аллаху! – с облегчением сказал Хамид Хан. – Теперь нас не догнать.

Рядом, не говоря ни слова скакал на своем Шабдэзе бхат. За ним шли две крепкие лошадки под седлом.

- Что молчишь, бхат сахиб?

- Грех на душу принял. Погнался за маратхом, срубил его. А он крикнуть успел: ой, мата-джи! – Голос-то совсем еще мальчишеский. В темноте разве разберешь? Знал бы, не тронул, живым бы отпустил.

- Война – она и есть война, – возразил джукдар. – Мы свое дело сделали.

Война тлела, словно фитиль кайдука. Хайдар Али избегал крупных сражений. Применяя против маратхов ту же тактику, наносил им ощутимые потери. И в майсурский лагерь – в который уже раз! – прибыли парламентеры. Когда в шатре Хайдара Али парламентерам развязали глаза, старший из них спросил:

- Долго ли собираешься тянуть эту никчемную войну, Хайдар сахиб?

- Не я ее начал.

- Не лучше ли решить дело полюбовно? Дань все равно придется платить. Куда вам тягаться с Махараштрой. Уплати долги, прошлые и настоящие. Мы тогда вернем залоговые талуки, уйдем домой.  Чего ждешь? На что надеешься?

Двойную дань – чаутх и сардешмукхи[116] так и так придется платить. Хайдар Али это знал. Со времен Шиваджи[117] ее выплачивает чуть не вся Индия. А кто не желает платить, на того обрушиваются грабительские конные орды из Пуны. Однако предложения маратхов Хайдар пока не принял. Война шла еще долгих три месяца.

Хайдар Али словно нарочно тянул время. Уж не затем ли, чтобы совсем опустошить казну? Наконец, он дал знать сардару Гопалу Рао, что Майсур согласен уплатить дань.

 

Глава 20

С ростовщиками ладить надо

 

Нанджараджу небо казалось с овчинку. Только хвост вытащил, глядь, нос увяз. Где взять 32 лакха? Просить в долг у ростовщиков было пустым делом. И тогда по всей стране был объявлен принудительный сбор средств для уплаты дани. Начались поборы. Рвали деньги с купцов, состоятельных горожан. Отнимали последние гроши у ремесленников.

В Серингапатаме и его пригородах стон стоял. Из дома в дом ходили мунши-сборщики налогов. С ними начальники махалла и джасусы, знавшие достаток каждой семьи. Если не было денег, брали самое ценное. И люди спешили спрятать колечки и браслеты, доставшиеся от дедов-прадедов. Жаловались друг другу:

- И когда только кончатся эти муки?

- Казну Нанджарадж разорил, а с нас последнее дерут.

Побывали сборщики и у Хирдайи.

- Выкладывай деньги, маляр, – потребовал мунши. – Дай сколько можешь, сколько есть. Государство спасать надо.

Хирдайя разводил руками:

- Откуда им взяться-то, мунши-джи[118]? Давно кисть в руки не брал.

- А то дом разорим.

- Зачем, мунши-джи? У меня не то что денег – соломинки в зубах поковырять, и той нету…

Мунши и сам видел, что взять нечего. В хижине одни пустые горшки из-под красок.

Пуршоттам вдруг расхрабрился:

- У нас деньги Раму Шетти отнимает.

Хирдайя перепугался, замахал руками.

- Не слушай глупого мальчишку, мунши джи! Он наплетет.

- Кто такой Раму Шетти?

- Сахукар. Рядом живет, – не убоявшись грозных отцовых гримас, доложил Пуршоттам. – В махалле ему все должны. По ночам не спит – кашляет, воров пугает.

- А ну, пошли, – приказал сипаям мунши. – Вытрясем из него душу. Мало собрали нынче. Что Кханде Рао скажет.

Маляр, прижимая к груди сложенные вместе ладони, низко кланялся.

- Спасибо, мунши-джи. Пожалел бедняков. Только, не догадался бы Раму Шетти, кто вас к нему подослал.

- Не бойся.

- Да как не бояться, мунши-джи? Я ему двадцать рупий задолжал. Погубит ведь. Со свету сживет.

Сипаи выгнали Раму Шетти из дому. Принялись раскапывать полы, рушить стены в поисках спрятанных денег. Толстяк бегал кругом, плакал, хватал за руки. Сипаи, ругаясь, грозили огреть прикладом. Жители махаллы, а с ними Хирдайя и Пуршоттам, со злорадством наблюдали за ходом обыска. И на грабителей есть управа.

- Так ему и надо! Деньгами деньги зарабатывает.

- Об отсрочке у него просить – все равно, что перед буйволом на ситаре[119] играть.

- Клещом вопьется – не отдерешь…

Ростовщик Нарсинга, предвидя события, заранее переправил большую часть капиталов в надежное место. Остальное спрятал дома. Ночами в его просторном дворе копали ямы, куда ростовщик с помощью сыновей и верных слуг закладывал мешки с деньгами. Потревоженную землю тщательно утаптывали, заваливали песком, присыпали пылью. Немало ценностей было замуровано в стенах, зарыто в кухне под очагом. И вовремя…

- Вот и опять свиделись, Нарсинга сахиб! – сказал Виранна, явившись к нему с нарядом сипаев. Сипаев он предусмотрительно оставил за воротами. – И на этот раз выложишь деньги. А будешь упираться, силой возьмем. Дом порушим. Моему хозяину теперь не до шуток.

Ростовщик согласно кивал головой.

- Какие там шутки. Деньги вышли, недолго и власть потерять. А когда отбирают дом у должника, так гонят прочь хозяина… и его пса.

- О ком это ты? – взъерошился Виранна. – Не меня ли со псом равняешь? Гляди, махаджан! А то я сипаев кликну.

Нарсинга сделал вид, что испугался.

- Бог с тобой, Виранна. У меня и в мыслях такого не было. Но… вперед глядеть надо. Нанджарадж твой, что истертая монета, которая потеряла всякую цену. Говорят, ты сильно задолжал?

- Верно, Нарсинга сахиб. Кругом в долгах, – разом оживился Виранна. – Из казны нынче что получишь?

Ростовщик достал из ларца небольшой сверток, небрежно протянул Виранне.

- Возьми вот. На бетель.

Виранна принял сверток обеими руками. Попробовал на вес.

- Ай, выручил, Нарсинга сахиб! Не знаю, как и благодарить. Дай тебе бог долгих лет жизни. Чтоб с головы твоей волосок не упал. А денег Нанджараджу ты все-таки пошли. Непременно пошли, чтоб не было беды. Прошлый раз он говорил, что, мол, надо бы отнять у тебя деньги. Я насилу отговорил. Он сейчас на все готов.

- Наскребу. Пришлю под расписку. Если что задумает против меня Нанджарадж – уведоми.

- Слушаюсь, Нарсинга сахиб!

…Недаром говорят: и мышь жить хочет.

Собранные деньги повез в Ченнапатну Кханде Рао. Для охраны верблюдов с казной брахман прихватил отряд сипаев, но на дорогах было спокойно. Маратхи оцепенелыми осами грудились вокруг.

- Вот шестнадцать лакхов, о которых сообщал тебе, – со вздохом доложил брахман вышедшему навстречу Хайдару. – Больше собрать не удалось.

У хайдарова шатра, как всегда, топтались телохранители, слуги. Брахман заметил паланкины со стенками из охряной ткани. С неприязнью глядя на них, добавил:

- И все эти деньги придется отдать дармоедам. Где ты возьмешь недостающие шестнадцать лакхов, Хайдар сахиб?

- Об этом и идет сейчас разговор. Следуй за мной.

Брахман вошел вслед за Хайдаром в шатер. Туда набились хозяева паланкинов – толстяки в охряных тюрбанах и таких же рубахах и дхоти. Кханде Рао узнал знакомых ростовщиков из Пуны.

- Ну, что решили, махаджаны? – спросил Хайдар, усаживаясь на ковер. –  Ссудите денег?

Старший из ростовщиков отвечал:

- Мы уверовали в твое воинское счастье, Хайдар сахиб. Нанджараджу бы не дали, а тебе дадим. Ссудим шестнадцать лакхов под твою личную ответственность.

- И под сколько процентов?

- Под десять. Меньше нельзя – на риск идем.

- Ну ладно!

Взяв калам, Хайдар Али неумело, но старательно вывел на долговой расписке арабскую букву «Х», начальную букву своего имени. Скрепил документ личной печаткой.

Ростовщики, откланявшись, ушли.

- Вот до чего довели страну неумелые политики, Кханде Рао, – сказал Хайдар. – Чтоб уплатить дань, занимаю деньги у самих же маратхов.

Маратхи, наконец, отправились восвояси. Их армия, словно удав, проглотивший козу, поползла на северо-запад, к Пуне. Верблюды тащили на горбах мешки с деньгами, исторгнутыми у обессиленного Майсура.

В обозе маратхи увозили заложников – крупного майсурского ростовщика Нарасараджу Шетти и двух ростовщиков помельче. Увидев Махараштру – холмистую, прекрасную в своей дикости страну с горами, плоские вершины которых увенчаны крепостями, один из заложников сказал с тоской:

- Хэ, Рам![120] Вдруг, да не отдаст Хайдар маратхам те деньги. Сгинем в тюрьме.

Многоопытный Нарасараджа Шетти был иного мнения:

- Отдаст. Мусульманин смекалист, глядит далеко. Не в его интересах ссориться с нашим братом. Побудем полгода в Пуне, да и вернемся. Согласились ехать сюда не задаром.

Забегая вперед, скажем, что Хайдар Али отдал занятые деньги. Уплатил проценты. Да и как иначе? По словам летописца, «ростовщики – это такое племя, с которым следует ладить даже самому удачливому герою, чтобы уверенней плыть по волнам событий».

 

Глава 21

Беззубому кость не разгрызть

 

Хайдар Али прибыл в столицу. Впереди армии, подбоченясь, ехали по трое в ряд совары, герои ночных рейдов. За ними Хайдар на Суранге, под личным штандартом. Бодро, со смехом и шутками шагали усачи-сипаи. Со стен крепости их приветствовали тысячи горожан. Палили пушки. Гулко ревели наккары.

Махараджа устроил по этому случаю пышный дарбар[121]. Тронный зал Радж-Махала был украшен коврами и гобеленами. По бокам Чикки Кришнараджи, восседавшего на троне Ядавов[122], стояли великаны джетти[123] с обнаженными саблями в руках. Позади – слуги с опахалами. Теснились придворные. Перед троном, позванивая бубенчиками на щиколотках, танцевали грациозные девадаси[124]. Хайдар преклонил колено перед махараджей.

- Твоей армии сопутствовала удача, аннадата! Майсур с честью вышел из войны.

Раньше Чикка Кришнараджа без разрешения братьев-узурпаторов шелохнуться не смел. Но не то сейчас. Махараджа поднял руку, и постепенно стих шум в тронном зале. Он торжественно произнес слова, которые ему подсказал вчера Кханде Рао:

- Ратный твой подвиг возвеличат сладкоголосые поэты, Хайдар. А мы даруем тебе титул, который заставит трепетать врагов Майсура. Отныне именоваться тебе Фатех Хайдар Бахадур[125]…

За стенами дворца загремели пушки. Разразились криками присутствующие.

Хайдар утвердил себя как полководец. Прикусят теперь языки недоброжелатели. Еще более уверуют в мощь его десницы его сторонники.

На дарбаре присутствовал Нанджарадж. Когда Хайдар Али появился в тронном зале, он, встав, обнял его со словами:

- Горжусь тобой, Хайдар.

Узурпатор все еще видел в Хайдаре Али слугу, послушный и мощный инструмент в своих руках. Дай срок, и с его помощью он упрочит свою власть в Майсуре, смоет с себя позор неудачной кампании под Тричи.

Расходясь по домам, некоторые из придворных и полководцев злословили:

- О каких таких подвигах наика говорил аннадата?

- Их и не было.

- Дань-то все равно уплатить пришлось.

Кончились торжества, и перед Нанджараджем вновь предстал сонм неразрешенных проблем. Хайдар Али потребовал себе 13 залоговых талук, которые были возвращены маратхами. Только за счет налогов, собираемых в этих талуках, он и сможет выплатить занятые им 16 лакхов. Громадная дань маратхам, передача Хайдару Али Коимбатура и Бангалура, дававших раньше большие доходы, совсем опустошили казну. Не из чего стало оплачивать даже обычные расходы государства. Армия давно не получала жалованье. Сипаи грозили новой дхарной.

Нанджарадж, вроде, был еще единоличным правителем Майсура, но главнокомандующим по сути дела стал Хайдар Али. У него одного были деньги. За его спиной – армия.

Судьба узурпатора повисла на волоске.

План изгнания Нанджараджа созрел в женской половине Радж-Махала. Вдохновительницей его была вдовствующая махарани. А претворить его в жизнь должны были Хайдар Али и Кханде Рао.

Сипаи вновь сели в дхарну вокруг дома Нанджараджа. Сели плотно, в несколько рядов, составив ружья в пирамиды. В эту жаркую предмуссонную пору осада была мучительной. Старый узурпатор и члены его семьи не могли выйти на плоскую крышу, где веет ветерок и не так душно спать. Ступени ведшей туда каменной лестницы с вечера занимали мятежники. Они гнали прочь водоносов, и Нанджараджу оставалось в бессильном гневе смотреть из окна, как сипаи передают из рук в руки сурахи – глиняные кувшины. Как высоко подняв их над головой, ловят ртом живительную струю.

- Воды, и той не припас, сын осла! – ругал он повара. – Подохнешь от жары.

Платить армии было нечем. Денег взять неоткуда, а Нанджарадж упрямо цеплялся за власть.

В храме Шри Ранги вдовствующая махарани и Чикка Кришнараджа тайно встретились с Кханде Рао.

- Все идет так, как задумано, махарани! – с воодушевлением доложил брахман. – Командиры, которых я подговорил сесть в дхарну, настроены твердо. Их сипаи сидят у ворот Нанджараджа уже третий день.

- Пускай сдохнет узурпатор, как скорпион меж раскаленных углей! – сказала с ненавистью махарани. – Пусть Вишну поразит его стрелами за моего мужа, которого он злодейски зарезал.

Молчавший до сих пор Чикка Кришнараджа добавил:

- Свалим Нанджараджа – быть тебе прадханом[126], Кханде Рао. А Хайдара мы сделаем главнокомандующим.

- Не дело делить не пойманную рыбу, сын, – прервала его махарани и приказала брахману:

- Пошли сипаев к мусульманину. Пускай он действует, как договорились.

- Слушаюсь, махарани.

По тайному наущению Кханде Рао, главари мятежников явились к Хайдару Али, который жил в палаточном городке напротив Бангалурских ворот. Тот вышел навстречу.

- Что надо?

- Уплати жалованье армии, Хайдар сахиб. Как в прошлый раз.

- Я-то тут причем? – деланно усмехнулся Хайдар. – Я оплачиваю лишь свои войска, которые воюют.

- А остальные сипаи разве не люди? У каждого есть живот, каждому его накормить надо. Пожалей наши семьи.

- Ничем не могу помочь. Ступайте к Нанджараджу.

Но зачинщики дхарны не отступались. К хайдарову шатру прибывали все новые мятежные сипаи. С утра до вчера только и было слышно:

- Хайдар сахиб, заступись!

- Сел бы вместе с нами в дхарну…

Выждав дня три, Хайдар Али «снизошел» к просьбам армии. Во главе толпы сипаев явился к дому Нанджараджа. Тот сразу все понял.

- И ты, Хайдар? – выйдя навстречу, воскликнул он. – И ты вместе с ними?

- А что мне остается делать, махарадж? – отвечал Хайдар. – Сипаи требуют, чтобы я уплатил им жалованье. Приволокли к твоему дому чуть не силой.

Нанджарадж был потрясен изменой человека, которому верил, на помощь которого рассчитывал.

- Не уверяй, что не стакнулся с ублюдком махараджей и его матерью, этой теткой сатаны. Как же вы решили поступить со мной?

- Аннадата оставляет тебе джагир в три лакха, – ничуть не смущаясь, отвечал Хайдар. – Один лакх тебе, а два лакха – на содержание тысячи всадников и трех тысяч сипаев, которые могут ему понадобиться.

- Так-то ты отплатил за все? Решил выбросить меня, словно муху из молока? Увы! Недаром говорят: «корми сахаром и молоком неродного сына, а он все равно залезет на кучу навоза и лает».

Нанджарадж затем обратился к сипаям. Все последние годы его преследовали неудачи, и он покоряется судьбе – оставляет должность главнокомандующего.

- А жалованье, махарадж? – хором спрашивали сипаи. – Кто выплатит нам жалованье?

Нанджарадж махнул рукой.

- Идите к махарадже. У меня ничего нет.

Сипаи во главе с Хайдаром Али направились к Радж-Махалу. Там их в лихорадочном нетерпении ожидали Чикка Кришнараджа и вдовствующая махарани. Неужто конец узурпатору? Неужто Водеяры станут вольными владыками Майсура?

Вести переговоры с Водеярами было поручено Кханде Рао. Выйдя из дворца, брахман громко объявил:

- Аннадата готов выплатить армии жалованье. Но…при одном условии.

Раздались недоумевающие голоса:

- Какое еще условие?

- Мы на любое условие согласны, лишь бы жалованье выплатили.

Брахман подождал, когда смолкнут крики.

- Условие такое: пускай Хайдар Сахиб поклянется перед армией, что порвет с Нанджараджем.

- Только-то?

- Нам до Нанджараджа дела нет. Он нас голодом заморил.

- Поклянись же Хайдар Сахиб!

И Хайдар Али «снизошел» к общей просьбе.

- Язык народа – барабан самого Аллаха, – сказал он. – Клянусь, что отныне навсегда порываю с Нанджараджем.

Эту клятву Чикка Кришнараджа потребовал в сговоре с самим же Хайдаром Али. Она освобождала Хайдара от всяких обязательств перед бывшим покровителем.

Беззубому кость не разгрызть.

 

Глава 22

Неблагодарный!

 

В один из июньских дней 1759 года жители Серингапатама стали очевидцами исхода второго из братьев-узурпаторов. В сизой дымке растворилась длинная процессия: слоны, на которых ехали Нанджарадж и его домочадцы, воловьи арбы с добром, отряд личных войск. Гордая голова ниже клонится. Легко ли из хозяина страны стать простым джагирдаром[127]? Нанджарадж решил для начала помолиться в храме Нанджендруг, что в 25 английских милях к югу от Серингапатама. Но по пути «заболел» и надолго застрял в городе Майсуре[128]. Молиться здесь было хорошо. На гребне соседней горы, у подножья которой стелется неоглядная равнина, видна высокая шихкара[129] храма богини Чамунди. К храму ведут бесконечные каменные ступени. А на крутом склоне горы, подогнув под себя ноги, лежит священный бык Нанди – любимец бога Шивы. Древние ваятели вырубили тело Нанди из гигантского валуна и от души украсили его грудь ожерельем из колокольчиков. Отсюда до Серингапатама было каких-нибудь девять миль. Такая близость свергнутого узурпатора казалась Водеярам опасной. Тем более что Нанджарадж вдруг начал укреплять и без того мощные стены города-крепости.

Прибыл с войском Хайдар Али, новый главнокомандующий. Нанджарадж, захлопнув городские ворота, поднялся на стену для переговоров.

- Аннадата велит тебе подыскать другое место! – крикнул ему снизу Хайдар. – И чем скорее, тем лучше.

- А если я не согласен?

- Тогда мне приказано осадить город.

- Поступай как знаешь. Отсюда я не уйду.

Загремели пушки. Приставив осадные лестницы, полезли на стены крепости непобедимые. Нанджарадж защищал свой последний рубеж с яростью отчаяния. Отбивал штурмы. Во главе смельчаков совершал вылазки. И кто знает, чем бы окончилось дело, если бы Бенту де Кампуш и Мануэл Алвеш, командовавшие европейскими войсками Нанджараджа, не нарушили клятвы верности, данной перед иконой Святой Девы Марии. Ночью во главе тысячи португальцев-наемников они распахнули ворота и перешли на сторону Хайдара. Дело Нанджараджа, видели они, проиграно. «Что и следовало ожидать, – замечает летописец. – Эти чужаки в широкополых шляпах сделали предательство частью своей профессии, и Нанджарадж, рассчитывая на их помощь, строил планы на песке».

- Твоя взяла, Хайдар, – сказал Нанджарадж. – Что теперь будет со мной?

- Я же сказал – уходи.

- Гонишь прочь? Каждым шагом в своем возвышении ты обязан мне. Я сделал тебя тем, что ты есть сейчас. А ты лишаешь меня места, где бы можно было преклонить голову на старости лет.

- Я подневольный человек, – отвечал Хайдар. – Таков приказ махараджи. Он оставляет тебе джагир в один лакх. Не нужно будет содержать ни всадников, ни сипаев. Сам выберешь себе место.

- Место! Не все ли равно, куда идти? Судьба одна…

Нанджарадж продолжал свой путь на юг.

- Ах, змея! Кобру пригрел в рукаве, – словно в лихорадке твердил он. – Без зазрения совести ступил в мои чувяки. А отцом называл.

Виранна, сопровождавший его в изгнание, поддакивал:

- Кобра страшна. От ее укуса средств нет. Перед ней и светильник не горит. Но еще страшней неверный друг. Отцы-деды Хайдара, наверное, веревками торговали. И он такой же грубиян и невежда. Не убивайся махарадж. Вот увидишь, наик еще прибежит к тебе. На брюхе приползет.

Дважды изгнанный узурпатор горестно твердил:

- Увы! Содеянного не исправишь…

Хайдар Али пригласил Чикку Кришнараджу посетить отбитый у Нанджараджа город. Чтобы тот своими глазами увидел мощь укреплений, оценил воинское искусство нового главнокомандующего. Махараджа был встречен с великими почестями. Его раболепно приветствовали жители города. Но он вернулся домой озабоченный.

- Есть ли у Хайдара совесть, мата джи? Требует себе и те четыре талуки, за счет которых Нанджарадж должен был содержать отряд войск. Мол, осада Майсура обошлась ему слишком дорого. Разговаривал со мной так, будто он хозяин.

- Вот оно, началось! – сразу же забеспокоилась махарани. – Говорила ведь тебе. Главнокомандующим нужно было назначить своего человека. А теперь армия в руках у мусульманина. Как его остановишь? У кого палка в руках, тот и погоняет.

У Чикки Кришнараджи было нелегко на душе.

- Надо поговорить с Кханде Рао…

Кханде Рао, глава финансов Хайдара Али, стал еще и прадханом. В его ведении теперь была вся казна, вся налоговая служба Майсура. Об этом махараджа сам просил Хайдара, и тот согласился. Уже как прадхан, брахман попытался урезонить Хайдара Али:

- Оставь эти талуки казне, Хайдар сахиб. В руках у тебя и так половина государства.

- Я уже сказал, что изгнание Нанджараджа стоило слишком дорого, – нахмурился Хайдар. – Нужны деньги на содержание армии.

- Но что тогда останется Водеярам? У них…

- Ты служишь мне, Кханде Рао, хоть тебя теперь и величают мантри джи[130], – оборвал брахмана Хайдар. – Водеяры – никчемные люди. И Чикка Кришнараджа, что стрела без наконечника. Делай, как велено.

Попытавшись возразить Хайдару, Кханде Рао тотчас был поставлен на место.

- Хайдар слышать ничего не хочет, аннадата, – доложил он. – Придется отдать ему талуки, которые ты выделил было Нанджараджу…

Бывший узурпатор, между тем, устраивался в Коонуре, провинциальном городке на южной границе Майсура. По гроб жизни теперь лизать крышку кастрюли, которая ранее принадлежала ему целиком. И все по милости Хайдара Али.

- Неблагодарный! – сокрушался Нанджарадж. – Ах, неблагодарный! Да обрушится на тебя небесная кара!

 

Глава 23

Колючки измены

 

Хайдар Али жил с семьей в шатре близ Бангалурских ворот. Сюда, в многолюдный лагерь, а не в Радж-Махал, сходились все нити управления страной. Сюда прибывали харкары со всех концов Майсура, вакили соседних государств. В честь Хайдара Али, а не махараджи, трижды в день грохотали наккары.

Водеяры кипели бессильным гневом. Нанджарадж изгнан, а что толку? Опять они не у власти. К Кханде Рао прокрался слуга из Радж-Махала. Чикка Кришнараджа и вдовствующая махарани звали брахмана тайно встретиться в храме Шри Ранги.

- Где же правда, Кханде Рао? – спрашивала вдовствующая махарани. –  Мусульманин видно решил, что он хозяин страны. Затеял строить по соседству с нами свой дворец. И какой – чуть не втрое больше Радж-Махала. Это ли не оскорбление Водеярам?

Матери вторил Чикка Кришнараджа:

- Хайдар действует наперекор нашей воле. Куда это годится: послал в Карнатик войска на помощь франкам, хотя мы уже дали согласие помогать ангрезам.

Брахман молча слушал.

- Вижу, все усилия оказались тщетными. Надежды наши не оправдались, – горестно заключил махараджа. – Я, как и при Нанджарадже, отстранен от дел. Только подписываю бумаги, которые строчат мунши Хайдара. По всему городу, у крепостных ворот – его стража. Цепи Хайдар с меня снял, а колодки набил. Увы, место старого узурпатора занял новый, еще более хитрый и опасный.

Так оно и было на самом деле. Вместо того, чтобы стать опорой правящему роду, Хайдар бесцеремонно отодвигал Водеяров  в сторону.

- Хайдар хитрее, чем я думал, аннадата, – нехотя признал Кханде Рао. – Всех вокруг пальца обвел. Теперь-то вижу, что замыслил он это давно.

- Скажи, примирился ты с обманщиком?

Брахман внутренне вздрогнул. При Хайдаре он многого достиг. Тот доверяет ему во всем. А Чикка Кришнараджа и вправду, что стрела без наконечника. Тряпка в руках обитательниц зананы.

Видя замешательство Кханде Рао, в разговор поспешила вступить махарани:

- Не поверю, что тебе нет более дела до Водеяров. Открою наши карты, но прежде поклянись, что разговор останется в тайне.

- Богом Вишну клянусь, махарани.

- Мы решили уничтожить мусульманина. И ты должен помочь нам в этом.

- Как? Каким образом?

Махарани начала излагать план, задуманный в занане Радж-Махала. Мусульманин с горстью людей находится на острове, за пределами крепости. Кавери вздулась после дождей, и он отрезан от своих войск на северном берегу. Лагерь и мост с острова – под прицелом крепостных орудий. Пушкари-португальцы уже подкуплены. Мусульманин в ловушке. Мы схватим его.

Видя, что брахман все еще колеблется, махарани добавила:

- Мы не одиноки, Кханде Рао. К северо-востоку от Майсура грабит деревни сардар Висаджи Пандит с шестью тысячами всадников. Он только и ждет, кому бы продаться. Мы отправили к нему купца Мукерджи, нашего человека. Из Мадраса на помощь Водеярам придут батальоны красных мундиров[131].

Брахман удивлялся про себя: ну и хитра старуха!

- Упустим момент, Водеярам тогда гибель, – заключила махарани. – Наступит радж[132] мусульман. С плеч брахманов будут сорваны священные шнурки. Храмы осквернены. Надо спасать Майсур. Решайся, Кханде Рао!

- Судьба Майсура в твоих руках, – добавил махараджа. – Сам будешь главнокомандующим.

Корысть затмевает разум. Честолюбивая надежда самому стать главнокомандующим, которую заронил в душу брахмана Чикка Кришнараджа, возобладала. И, по словам летописца, «завалив тропу преданности и верности колючками измены, он принялся усердно копать яму для своего господина».

 

Глава 24

На краю гибели

 

12 августа 1760 года Хайдар Али, как всегда, поднялся чуть свет. Пока он, сидя на ковре, чистил зубы датваном[133], омывал лицо и руки из поставленного перед ним таза, секретарь Аббас Али, начальник разведки Мансур, джасусы и харкары чуть не хором докладывали, что произошло в стране и столице за вчерашний вечер, минувшую ночь. Хайдар пропускал мимо ушей незначительные сообщения, но, услыхав что-нибудь важное, вникал, отдавал распоряжения.

Умывшись, Хайдар Али вышел из шатра. Поглядел на восток, сквозь обложные тучи едва пробивался рассвет, на смутный контур Бангалурских ворот. Явился начальник телохранителей, за ним другие командиры.

- Поздравляем с рождением сына, Хайдар сахиб! – почти в один голос сказали они. Да будет он тебе верной опорой.

У ложа второй хайдаровой жены Фахр-ун-Ниссы всю ночь суетились машаты[134], принимая роды. И когда новорожденный закричал, старая Маджида Бегам положила ему в рот капельку меда. Мулла шепнул на ухо младенцу вещие слова бисмилла-ур-рехман-ур-рахим[135]. Женщины запели бихаи – поздравительную песню. Дарзи-портные принялись кроить для новорожденного обновку из старой рубахи, купленной за большие деньги у пирзады[136] в Сире – чтоб младенца осеняло благословение святого человека.

- Спасибо, – отвечал Хайдар. – Коня!

Конюхи бегом привели Суранга. Хайдар, потрепав коня по крутой шее, вскочил в седло и поскакал к северному рукаву Кавери. За ним двинулись телохранители. На реку страшно было глядеть. Огибая остров, минуя стены и бастионы крепости, она тугим свинцовым потоком мчалась на юго-восток. Светало. Хайдар Али видел за рекой пестрые и полосатые палатки, дымки костров. На том берегу поили коней. При виде Хайдара бухнула пушка. Выбежав из шатра, салютовал поднятием руки начальник.

- Все спокойно? – перекрывая глухой шум реки, крикнул Хайдар.

- Слава Аллаху, спокойно! – отвечал тот. – Как имя твоего второго сына, Хайдар сахиб?

- Карим.

- Да принесет тебе его рождение славу и удачу!

На том берегу находились два батальона регулярной пехоты, тысяча пеонов-копейщиков, джук Хамид Хана и почти вся артиллерия Хайдара Али. Большую часть своих сил Хайдар отправил с Махдумом в Карнатик. Франки вновь бились там с ангрезами и за помощь обещали отдать Майсуру крепости Тричи, Мадураи и Тинневели.

Махдум по дороге в Карнатик занял крепость Анекал и обширный округ Барамахал. А в Карнатике он действовал столь успешно, что Хайдар решил отправить туда Исмаила сахиба с кавалерией, капитана Жозе Пейшоту с отрядом португальцев. Исмаил сахиб и Пейшоту были сейчас в Анекале. Оттуда рукой подать до горных проходов-спусков в Карнатик.

Утро набирало силу. Город проснулся. Из-за крепостной стены сквозь общий смутный шум до слуха Хайдара Али донесся ясный и чистый голос муаззина, призывающего правоверных совершить ишрак – утреннюю молитву. Зазвенели колокольчики в хиндуистских храмах. Жрецы запели гимн в честь наступающего дня.

Хайдар передал коня слуге. Он хотел было войти в шатер, где его ожидал утренний дастархан[137], но остановился. У Бангалурских ворот вдруг началась частая пальба, раздался боевой клич «джай!». На бастионе ворот закипел штыковой бой. В ров, раскинув руки, полетели мертвые тела.

- Что там такое? Позвать Кханде Рао.

- Слушаюсь! – отозвался Аббас Али.

Но над Бангалурскими воротами вспухли клубы пушечного дыма. Раздался грохот, и в лагере недалеко от хайдарова шатра разорвалась бомба. По палаткам, калеча и убивая людей, замолотили ядра. Поднялась паника. Сипаи побежали прятаться за камнями, в ямах и канавах.

- За мной! –  крикнул телохранителям Хайдар Али.

Пренебрегая опасностью, он вытащил из шатра мать, старшую жену и роженицу с новорожденным, перепуганного Типу.

Едва семья была укрыта в оказавшейся поблизости глинобитной лачуге, как шатер рухнул.

Сквозь пороховой дым к лагерю прорвалась дюжина непобедимых. Почти все они были ранены.

- Стойте! – остановил их Хайдар. – Что там происходит? Где Кханде Рао?

Рослый сипай, один сохранивший ружьё, доложил:

- Кханде Рао предатель, Хайдар сахиб. Мы стояли на карауле у ворот, а он напал со своими людьми. Многие наши зарублены, заколоты, сброшены в ров. Брахман – на бастионе. Он бьет по твоему лагерю из пушек…

Хайдар Али немедленно начал действовать.

- Взять всех паромщиков на острове! – приказал он начальнику телохранителей. – Предупреди командира на том берегу.

Но крики «джай!» раздались и за рекой. Ночью Кханде Рао тайно послал из крепости несколько тысяч сипаев, верных Радж-Махалу, и те ударили по войскам на северном берегу. Застигнутые врасплох сипаи Хайдара Али разбежались. Многие были убиты. Ускакали прочь совары. Противник с торжеством уволок в крепость захваченные пушки.

Хайдар Али, словно плетью, был подстегнут событиями. Он поднял сипаев из укрытий. Португальцу Мануэлю Алвешу было приказано организовать оборону лагеря. Пока телохранители рыскали по острову, хватая паромщиков, Хайдар спешно готовил небольшой конный отряд. Под строгим доглядом Аббаса Али, совары запихивали в переметные сумы золото, драгоценности.

После полудня умолкли пушки. Хайдар Али тогда объявился близ Бангалурских ворот, над которыми реяли знамена Водеяров с изображениями солнца и Ханумана, царя обезьян.

- Эй, Кханде Рао! – окликнул он брахмана, который стоял на бастионе с пушкарями. – По хозяину стреляешь?

- Какой ты хозяин, Хайдар сахиб, – отвечал тот. – Аннадата объявил тебя мятежником. Сдашься, будешь помилован.

- На ту сторону перекинулся? Гляди, пожалеешь.

Брахман ничего не ответил. Он сжег за собой мосты. Все поставил на карту. Вот-вот прибудут маратхи. Новоявленный узурпатор будет схвачен и уничтожен.

Хайдар Али едва дождался сумерек. Сипаям на острове было приказано спасаться, кто как может. Хайдар забежал на минуту в хижину повидать семью. Навстречу ему поднялась Маджида Бегам. Старуха держала за руку Типу. Позади нее белели лица испуганных женщин.

- Бросаешь на произвол судьбы?

Хайдар объяснил:

- Взять вас с собой не могу, аман джан. Погибнете в дороге. Кханде Рао вас не тронет…

Совары рассаживались в круглых, похожих на большие корзины лодках из бычьих кож, натянутых на расщепленные, гнутые стебли бамбука. К бокам лодок для верности были прилажены надутые бурдюки. Сидевшие в середине укладывали в ногах тяжелые переметные сумы, седла, сабли. Крайние держали поводья коней.

- Пошел! – скомандовал Хайдар. – Береги торока.

Паромщики шестами отпихнули лодки от берега, и их подхватила Кавери. За лодками, фыркая, поплыли кони. Совары боязливо шептались:

- Темно, как в царстве Иблиса[138].

- Потонем, и пузырей не увидят.

Кавери с головокружительной быстротой понесла беглецов на восток. Грянул раскат грома. Сверкнула молния. Хайдар Али плыл в передней лодке. Смахивая с лица струи дождя, силился пронзить взглядом ночную темень. Каждый миг из нее мог прогреметь залп.

В любом месте могла быть засада.

На северном берегу вдруг задвигались смутные тени.

- Эй, Хайдар сахиб.

Хайдар облегченно вздохнул:

- Ты, Хамид?

- Я. Причаливай. Кроме нас здесь никого нет.

Паромщики, попрыгав в воду, подтянули лодки к берегу. Совары седлали коней, перекидывали им через холки торока.

- По коням! – скомандовал Хайдар. – Айда!

С места в карьер, отряд ринулся на северо-восток, к Анекалу. За Хайдаром следовали две сотни соваров, сорок заводных лошадей.

- Не отставать!

Дороги почти не было видно, но кони летели птицами. Лишь однажды отряд был остановлен бхатом, которого оставил скакавший впереди Хамид Хан.

- Возьми правей, Хайдар сахиб, – сказал бхат. – Настречу идут маратхи.

Мимо затаившегося отряда пронеслась на юг густая конная масса. Смутными тенями проскользнули слоны с башенками на спинах. Хайдар Али подождал, пока не стихнет вдали глухой стук тысяч копыт.

- Айда!

Падали загнанные кони. Торока перегружали на заводных и мчались дальше. Недалеко от Анекала выбился из сил Суранг. Хайдар Али пересел на заводного коня.

- Эй, приглядите кто-нибудь за Сурангом.

- Пригляжу, – вызвался бхат. – У меня тоже конь стал.

Загнав сорок лошадей, Хайдар Али с отрядом преодолел 74 английских мили и еще до рассвета прибыл в Анекал. На него с изумлением глядел Исмаил Сахиб. Он собирался уже отдать команду своим людям готовиться к спуску в Карнатик.

- Что такое? Что случилось?

- Восстал Кханде Рао. Скачи в Бангалур. Узнай, верен ли мне Кабир Бег, комендант Бангалура.

- Верен, конечно. Он наш старый боевой товарищ.

- Не знаю. Не теряй времени.

Укушенный змеей веревки боится…

Исмаил Сахиб помчался к Бангалуру. На рассвете он встретился с Кабир Бегом. Кабир Бег, суровый пехотный командир, заверил Исмаила Сахиба в верности Хайдару. И тут же под предлогом выдачи жалованья снял со стены сипаев-хинду, которые вчера подозрительно шептались. На их место направил верных людей. И вовремя! Из Серингапатама в великой спешке прибыл верблюжий харкара.

- Хайдар Али изменник, – сказал он киладару. – Захлопни ворота и не впускай никого. Вот приказ аннадаты.

- Взять его!

Опешившего харкару схватили под локти, поволокли прочь…

В этот же утренний час прибыли к Серингапатаму нанятые Водеярами маратхи. Сардар Висаджи Пандит привел с собой четыре тысячи всадников при десяти пушках. Сколько ни шарили маратхи в покинутом лагере у Бангалурских ворот, Хайдара Али так и не нашли.

- Упорхнула птичка, – сказал Висаджи Пандит обеспокоенному брахману. – В лагере и поживиться нечем…

Обнаружив семью Хайдара, Кханде Рао спросил:

- Эй, старуха! Куда девался Хайдар?

Маджида Бегам, поджав губы, отвечала:

- Вот как? А недавно величал меня матушкой. Туфлю поднести за честь считал.

- Где сын, спрашиваю?

- О том один Аллах ведает. Может, убит, а может, утонул.

Кханде Рао перевел семью Хайдара в крепость, приставил стражу. Тем и ограничился. По городу прошли мунади. Они громогласно объявляли, что всякому, кто укажет, где скрывается изменник Хайдар, будет выдана награда в 10 тысяч рупий.

Хайдар Али, преодолев за ночь огромное расстояние, прибыл в Анекал за час до ухода Исмаил Сахиба. А Исмаил Сахиб успел в Бангалур раньше харкары из столицы…

Вечером 13 августа Хайдар прибыл в Бангалур с войсками, какие имелись в Анекале. Кабир Бег и Исмаил Сахиб стащили его с седла – так он устал. К Махдуму Сахибу был направлен харкара с приказом немедленно возвращаться.

 

Глава 25

Чудо

 

Махдум Сахиб в это время действовал у берегов Бенгальского залива. Семилетняя война[139] гулким эхом отозвалась в Индии. Над франками словно висел злой рок. Они лишились владений в Бенгалии. Белый с золотыми лилиями флаг Бурбонов реял лишь над Пондишери, Тиагаром и крепостью Джинджи на восточном побережье. Флот их был отогнан в Индийский океан. И все же, когда генерал Лалли-Толландаль обратился к Майсуру за помощью, Хайдар Али стал на сторону франков. В случае успеха Лалли обещал платить хорошие деньги, передать Майсуру Тричи, Тиагар, ряд других крепостей. А ангрезы засылали в Майсур джасусов, подбивали палаяккаров на мятежи, вели себя как враги.

Решение Хайдара было поддержано полководцами.

- Эти рыжие разбойники норовят всех под себя подмять, – заявил Махдум Сахиб. – Ненавижу их! Попади им палец в рот, они всю руку откусят. Закрепятся в Карнатике – их потом не выкуришь.

Того же мнения был и Ясин Хан:

- Ангрезы ездят верхом на Мохаммеде Али, этом мошеннике. Набивают карманы за его счет. Надо подложить под хвост ангрезам колючек, да побольше и поострей.

Махдум Сахиб с четыремя тысячами всадников проходом Гаджалхатти спустился в Карнатик. Хайдар Али велел ему доставить оголодавшим франкам провиант. А, кроме того, закупить у них пушки, ружья.

Английскими войсками в Карнатике командовал полковник Эйр Кут. Стремительно было восхождение Кута по служебной лестнице. Всего шесть лет назад он в чине капитана командовал ротой королевских стрелков, отличился в войне с навабом Бенгалии. Получив звание майора, стал комендантом форта Уильямс в Калькутте.

21 ноября 1759 года Эйр Кут принял армию, стоявшую на квартирах в Кондживераме и начал жестоко теснить генерала Лалли. Появлению майсурцев в Карнатике Кут не придал особого значения. Ватага туземных всадников, не более. В памяти у него были свежи события недавней войны под Тричи, неэффективность майсурских войск.

- Загоните-ка эту шайку обратно в Гаджалхатти, – приказал он майору Муру. – И поскорей возвращайтесь. Нас ожидает тут масса дел.

Мур выступил навстречу Махдуму сахибу с отрядом в две с половиной тысячи сипаев и иррегулярной кавалерии. Ядром отряда были 180 английских гренадеров, 50 гусаров и 30 негров. Смелый, предприимчивый Махдум наказал его за неосторожность. Он подстерег майора у деревни Триведи и атаковал на марше. Половина английского отряда полегла на поле сражения. Едва спасся от гибели и сам Мур.

Махдум Сахиб прорвался к осажденному Пондишери. Заключил было с франками договор об изгнании ангрезов с Коромандели. И, вдруг, новый приказ!

Хайдар Али между тем спешно готовил Бангалур к неизбежной осаде. Под его доглядом день и ночь работали тысячи людей. Одни наращивали стены крепости. Другие втаскивали на них пушки. Третьи чистили рвы. К городу ползли обозы с провиантом. Голые по пояс кули дружно волокли в амбары корзины с зерном, заливали в каменные ямы гхи. Пополнялись запасы дров, кизяка.

Уговорами и лестью Хайдар заставил раскошелиться бангалурских купцов:

- Или вам до судеб города и дела нет, махаджаны? – укорял он их выборных старшин. – Я вам торговать не мешал? Не мешал! Сколько вы заработали на продаже шелка. Всю торговлю в Майсуре перехватили. Теперь помогите. Мне деньги нужны. Или не верите моему слову?

- Верить-то мы верим, Хайдар Сахиб. Да ведь…

Прижимистые купцы мялись. Вроде, изменяет счастье Хайдару Али. Вдруг да сомнет его Кханде Рао. Быть тогда большим убыткам. После долгих сомнений они ссудили-таки четыре лакха рупий. Деньги эти были как нельзя кстати.

Каждое утро на главном бастионе Бангалура стреляла пушка. Распахивались крепостные ворота, и Хайдар Али встречал перебежчиков. Мелкие их отряды прибывали отовсюду – из самой столицы, из крепостей, занятых людьми Кханде Рао. При виде Хайдара утомленные дальней дорогой перебежчики выстраивались, выпячивая грудь. Какой-нибудь смельчак докладывал.

- Вот, пришли из столицы, Хайдар Сахиб. Хотим служить тебе, а не обманщику Кханде Рао.

- Много таких?

- Много! – хором отвечали перебежчики. – Изменником-то кому быть охота…

В одном из таких отрядов Хайдар увидел Рамджи. При сипае были его ружье, кумли, подсумок с баклагой.

- Припоздал, Рамджи.

- Сразу-то не вырвешься, Хайдар Сахиб, – отвечал тот. – Кханде Рао мог, ведь, и повесить.

Рядом с сипаем, понурясь, стояла с узелком Мира. Держался  за край материнского сари Кришна.

- Где ж ваши волы, арба?

- Все потеряно, – отвечал Рамджи. – Остались ни с чем. Богов, видно, прогневили…

Хайдар Али велел Аббасу Али отсчитать 50 рупий.

- Возьми. Купишь, что надо.

- Спасибо, Хайдар Сахиб! – обрадовался Рамджи. – А я хорошую новость принес. За день до того, как уйти из столицы, видел Типу. Он с мальчишками играл в кабадди[140]. Кханде Рао поселил твою семью в городе близ мечети. Вреда ей не чинит.

Хайдар Али знал об этом от джасусов. Слишком долго Кханде Рао был его слугой, чтобы плохо относиться к семье.

- В самом деле, хорошая новость. Ступай, служи дальше.

Остальные перебежчики слушали этот  разговор с разинутыми ртами. Вот он каков, Хайдар Сахиб!

Прибыл Ясин Хан с отрядом в тысячу двести всадников и пять сотен сипаев. Он был как всегда свеж и бодр, до дерзости остёр на язык.

- Выручать пришел, Хайдар Сахиб. Насовал тебе брахман горячих углей в шаровары. Говорят, удирал ты из столицы так прытко, что чувяки растерял.

Ясин Хану все прощалось за бесстрашие, охотницкую удачливость, веселый нрав. Без него скучно было за дастарханом.

- По дороге я сцепился с маратхами, – продолжал Ясин Хан. Много их лежать осталось. Мои молодцы оружие держать умеют.

С приходом Ясин Хана силы Хайдара почти удвоились.

В один прекрасный день к воротам Бангалура прибыл на слоне знатный воин, сопровождаемый сотней сипаев и дюжиной всадников. Он был очень высок, хорош собой. Хайдар поспешил навстречу. Это был полководец Файзулла Хан, прославившийся во многих битвах.

- Слыхал, созываешь добрых воинов, Хайдар Сахиб, – низким, глухим голосом сказал он. – Может, пригодится и моя сабля?

- Пригодится.

- Тогда готов служить…при одном условии.

- Что же это за условие?

- А вот какое. На ковре ли во дворце, на попоне ли в походе, я хочу сидеть рядом с тобой. Я – ровня тебе. И позади, как заведено в моей семье, должны стоять два слуги с опахалами.

Хайдар Али посмеялся в душе. Пускай посидит рядом Файзулла Хан. Главное, это отважный воин. О Файзулле знают не только на Декане, но даже в Дели, при дворе Великих Моголов. Глядишь, вслед за ним явятся в Бангалур новые сотни испытанных бойцов.

- Будь по-твоему, Файзулла Хан.

А стражи, день и ночь не слезавшие со стен Бангалура, с тревогой вглядывались в поднимающиеся вдали столбы дыма. Уже зашныряли вокруг вражеские разъезды.

Махдум Сахиб спешил на выручку. Проходом Чангама он поднялся на плоскогорье, форсированными маршами пошел к Бангалуру. Но у Анекала вынужден был остановиться. Кханде Рао выслал ему наперехват Висаджи Пандита с десятью тысячами всадников. По словам летописца, «маратхи, словно кусачие мухи, так и зудели вокруг отряда Махдума». Выдержав с ними жестокую схватку, Махдум Сахиб ночью вырвался из окружения и занял позиции близ деревни Анчитти Дургам, в 12 косах к юго-востоку от Бангалура. Огородился арбами. Отгонял маратхов пушечным огнем. Но не мог двинуться ни на шаг.

На помощь Махдуму Хайдар Али решил послать Файзуллу Хана. Выделил ему полторы тысячи сипаев, 330 соваров.            

- Маловато людей, – засомневался многоопытный Файзулла Хан. – К тому же многие из них пороху не нюхали. А мне с ними прорываться сквозь всю маратхскую орду.

- Больше дать не могу. Кому тогда защищать стены Бангалура?

- Что ж, попробую. Да поможет Аллах!

Но Аллах не помог. У деревни Келламангалам Файзулла Хан попал под плотный огонь вражеской артиллерии. Затем на него навалились многочисленные как саранча маратхские всадники. В решительный момент, когда маратхи с воплями и свистом атаковали его отряд, плохо обученные сипаи дрогнули. Многие, побросав ружья, кинулись искать спасение в соседнем леске.

- Стой, трусливые души! – гремел Файзулла Хан. – В куски изрубят! Стой!

Но все было тщетно. Девятьсот сипаев и полтораста соваров были убиты, ранены, взяты в плен. Сам Файзулла Хан с полутора сотнями ветеранов сумел прорубить себе дорогу из мешка. Да и то лишь потому, что большинство маратхов бросились грабить его обоз. Вытирая кровавый пот с лица, Файзулла глядел издалека на то, как вражеские всадники, ссорясь и ругаясь, стаскивают с верблюдов мешки с деньгами, гонят в свой лагерь арбы с припасами, ядрами и провиантом.

- Я все потерял, – сказал он, явившись с остатками отряда в лагерь Махдума Сахиба. – Опозорено мое имя.

Махдум успокаивал полководца:

- Я тоже едва спасся от разгрома. Хорошо еще, что маратхи больше воры, чем солдаты.

Хайдар Али был абсолютно бессилен предпринять что-либо. Бангалур обложен со всех сторон. Махдуму не высунуться из Анчетти Дургама. Файзулла Хан разбит. Помощи ждать неоткуда. Его могло спасти лишь чудо.

Ясин Хан не раз ездил в лагерь маратхов узнать, можно ли купить мир. Висаджи Пандит запросил немыслимую сумму, которой не было у Хайдара Али. Но из очередной поездки Ясин Хан вернулся приободренный.

- Маратхи явно собрались в дорогу, – доложил он. – Держат наготове слонов, коней. Висаджи Пандит во время переговоров со мной прямо-таки ерзал на ковре от нетерпения. Говорит: «Ну, раз уж так оскудел Хайдар, то пускай оплатит наши расходы на еду воинам и на корм коням, да еще отдаст округ Бара-Махал. Мы тогда уйдем.

- Сколько? Сколько он хочет?

- Три лакха.

- Только-то?

В лагерь маратхов были отправлены три лакха рупий. И тотчас умчалась прочь конная орда. Хайдару Али оставалось лишь теряться в догадках - что стряслось у маратхов?

Чудо свершилось.

 

Глава 26

Ахмад-шах Абдали

 

Висаджи Пандит и вправду торопился. Из Пуны был получен приказ идти на север к Дели. Там назревали грозные события.

Империя Великих Моголов трещала по швам, разваливалась на глазах. В Дели у подножия трона шла грызня: словно бились над трупом вороны и ястребы. И маратхи, почти не встречая сопротивления, прибирали к рукам Северную Индию. Не делалось различий между друзьями и врагами. Данником маратхов стал Аудх[141]. Сардар Рагунатх Рао вторгся в пустынный край единоверцев-раджпутов, вырвал контрибуцию у гордых владык Джодхпура. Сардар Холкар кровно обидел джатов[142], отважных индусов. Огнем и мечом была пройдена страна рохиллов[143], мусульман по религии.

А пешва Баладжи Баджи Рао все требовал, чтобы гуще был поток золота в казну Пуны. И Северная Индия была обложена непосильной данью. Маратхские амилы выкачивали дань даже из населения коронных земель Великих Моголов!

«Все сокровища Хиндустана[144] хлынули в седельные сумы маратхских всадников, – отмечает летописец. – Будто обрушилась моровая язва, от которой нет нигде спасения. Повсюду беззаконие, насилия и грабеж».

Между тем далеко на северо-западе, за поднебесным Гиндукушем давно уже сгущались тучи гнева. Ахмад-шах Абдали, правитель могущественной Дурранийской державы[145], с негодованием узнавал о том, что маратхи претендуют на недавно завоеванные им земли в Северо-Западной Индии. Под угрозой Пенджаб, Кашмир. Оттуда поступает все меньше денег. Когда же грозный владыка узнал о том, что маратхи точат зубы на Дели, где при дворе обессиленных Моголов командуют его люди, чаша его терпения была переполнена. С армией в 30 тысяч всадников и 10 тысяч наемных иранских мушкетеров при 70 пушках он двинулся из своей столицы Кандагара на восток.

Ахмад-шах Абдали вел войска в сердце поднебесных гор. Его воины видели окрест лишь вершины в снежных саванах, громоздящиеся до краев окоема. Из ущелий дули ледяные ветры. Приходилось то и дело преодолевать каменные завалы, бурные потоки. Кругом зияли бездонные пропасти, глянув в которые, даже у храбрецов стынет кровь и отнимается язык.

К Ахмад-шаху Абдали, который ехал на аргамаке в середине походных колонн, явился великий везир Шах-Вали.

- Сломались колеса еще у одной пушки, джахан-панах[146]. Упали в пропасть десять всадников. И когда только минуем этот проклятый Аллахом край!

Попыхивая хуккой, с которой он никогда не расставался, Ахмад-шах холодно сказал:

- Виновных накажи. А кости слабых и трусов пускай растащат шакалы. Жалеть их нечего. Сильные верой и духом дойдут до цели.

- Истинно так, джахан-панах!

Ахмад-шах Абдали шел в Индию не в первый раз[147]. И был полон решимости сурово покарать дерзких соперников с Декана…

Загнать Ахмад-шаха Абдали обратно за Гиндукуш пешва Баладжи Баджи Рао поручил двоюродному брату Садашео Бхау, которого все звали Бхау Сахиб. Этот храбрый до безрассудства сардар разбил недавно армию низама Хайдарабада, исторг из его казны громадную дань и…возгордился. На дарбаре в великолепном дворце Шанвар-Вада, где собрались высшие сановники Махараштры, он заявил пешве:

- Ахмад-шаха Абдали постигнет судьба низама. Мы возродим империю Тимуридов[148], но править ею будешь ты.

Эти слова были для пешвы что мед по губам. В самом деле, кому как не ему, владыке маратхов, стать во главе империи обреченных Моголов? Последнего Могола, Аламгира Второго, недавно зарезали его подлые слуги, а наследник бродит в изгнании. Мусульманские правители на северо-западе Индии передрались между собой, слабеют с каждым годом.

- И еще, отпусти со мной своего старшего сына Вишваса Рао, – добавил Бхау Сахиб. – Пускай слуги седлают его любимого коня Дилпака. Вишвас Рао вернется из похода великим воином…

Пешва не сомневался в успехе. Он передал Бхау Сахибу всю свою армию – 22 тысячи отборных всадников, артиллерию. Поручил ему восемнадцатилетнего сына и наследника. «И, – говорит летописец, – злополучный сардар двинулся навстречу своей судьбе».

Маратхская конница шла на север не разбирая дороги, топча поля. Будто плыли слоны в желтых попонах и чепраках, с серебряными башенками-хоудахами. В клубах пыли маршировали десять батальонов наемной пехоты, обученной и вооруженной на европейский лад. Командовал ею Ибрагим Гарди, выученик бригадира де Бюсси.

На привалах лагерь маратхов напоминал бескрайний город. Шумели базары с тысячами купеческих лавок и ремесленных мастерских. В бесчисленных палатках размещались семьи воинов, прислуга. При армии были десятки тысяч волов и лошадей. Сам Бхау Сахиб, другие полководцы везли с собой жен и детей. В багаже у них были подбитые шелком, вышитые орнаментом шатры. На привалах слуги огораживали их походные резиденции «заборами» из разноцветных тканей, навешиваемых на шесты. Тюрбаны и одежды сардаров из златотканной парчи, драгоценное оружие, роскошные шатры, дивные верховые кони говорили о большом, легко обретенном богатстве.

На полпути к армии Бхау Сахиба присоединились сардары джатов, Холкар, Синдхия и Гаиквад[149] с крупными отрядами. Проглотив обиду, явился на подмогу вождь джатов Сурадж Мал с двадцатью тысячами воинов. Явились раджпуты. Под рукой у Бхау Сахиба была теперь стотысячная армия, перед которой не устоять было пришельцу из-за Гиндукуша.

Второго августа 1760 года маратхи вступили в Дели. И тотчас действия Бхау Сахиба вызвали ропот и недовольство. «Хочет посадить на трон Моголов сына пешвы Вишваса Рао! – негодовали родовитые мусульмане. – А кто такой пешва? Его сардары? Кто такие маратхи? Разбойники с большой дороги. Горные крысы, которых гонял недавно по Декану грозный Аурангзеб[150]».

Раджпутские князья – хинду, чьих сестер и дочерей традиционно брали в жены Великие Моголы, с гневом смотрели на то, как наводнившие Дели грабители выковыривают из стен императорского дворца дорогие камешки, суют за пазуху драгоценности, уцелевшие после набегов прежних завоевателей. Было содрано и переплавлено в деньги серебро Тронного зала Великих Моголов. Разломан и ободран сам трон.

- Останови грабеж! – пытался образумить Бхау Сахиба более осторожный Синдхия. – Иначе, останешься без союзников…

Но голову Бхау Сахиба затуманили гордость и тщеславие. Он не внял советам. И был за это наказан. Ушли в свою пустыню оскорбленные раджпуты. За ними джаты.

Ахмад-шах Абдали, между тем, занял Пенджаб[151]. Переждав муссон в стране дружественных рохиллов, он в октябре без помех переправился через Джамну[152] и во всей мощи прибыл к Дели. Только тогда и опамятовался Бхау Сахиб.

 

 

Глава 27

Панипат

 

Две огромные захватнические армии сошлись лицом к лицу у Панипата[153]. Ахмад-шах Абдали не вылезал из седла. С отрядом конной гвардии он вновь и вновь объезжал спешно воздвигнутый маратхами укрепленный лагерь. Глядел на земляные стены с роями защитников и батареями пушек, на флаги сардаров.

- Целая крепость в открытом поле, – сказал он Шудже-уд-Дауле, навабу Аудха. – Или вождь неверных думает, что я пойду на штурм? Подставлю своих воинов под огонь его пушек?

Шудже-уд-Дауле были известны планы Бхау Сахиба. Он одинаково ненавидел и маратхов и Ахмад-шаха Абдали. Но его страна Аудх тоже стала жертвой набегов маратхской кавалерии. Установление власти маратхов в Дели не сулило ему ничего хорошего. Согласившись было поддержать Бхау Сахиба, он в последний момент переметнулся на сторону Ахмад-шаха. Получил за это почетный титул Фарзанд Хан.

- Аллах лишил его разума. Маратхи сильны в открытом поле. Сейчас бы их отряды нападали на твои тылы, разбивали обозы, гонялись за фуражирами. А этот глупец загнал свою кавалерию в мешок. Все надежды возлагает на пехоту Ибрагима Гарди. И лишь одного из сардаров послал в твой тыл сжигать посевы и угонять скот, чтобы голод вынудил тебя пойти на штурм его лагеря.

- Этот дерзкий сардар будет изловлен. Провиантом мне помогут рохиллы.

- Истинно так! Рохиллы жаждут отомстить маратхам за прошлые обиды. Ты отрезал Бхау Сахиба от Декана, прижал его к пустыне. Помощи ему ждать неоткуда. Вскоре у маратхов лепешки не из чего будет испечь, и они, словно голодные псы, сами вылезут из-за этих дурацких стен.

Ахмад-шах Абдали пыхнул хуккой.

- Что ж, подождем.

К концу третьего месяца у Бхау Сахиба истощился провиант. Появилось множество больных. Надеясь раздобыть еду и фураж, большой отряд маратхских всадников самовольно покинул лагерь и был почти полностью вырублен.

- Готовься! – предупредил Ахмад-шаха Шуджа-уд-Дауля. – Мои джасусы доносят, что провианта у маратхов осталось на одни сутки.

Бхау Сахиб так и не дождался, когда Ахмад-шах Абдали пойдет на приступ его лагеря. Утром 14 января 1761 года Бхау отдал приказ доесть остатки провианта и выходить в поле. Маратхские воины, покончив со скудной едой, спешили покинуть опостылевшие стены. «Увы! Неужто это та самая армия, гроза Декана, одержавшая недавно победу над хайдарабадцами? – восклицает летописец. – Лица маратхских воинов не светились радостью в предвкушении битвы. Концы тюрбанов у них были распущены, а лица припудрены желтым куркумовым порошком в знак того, что они готовы дорого продать свою жизнь».

Бхау Сахиб построил войско в одну линию. Правый фланг поручил Холкару и Синдхии. Левый – сардару Гаикваду, придав ему Ибрагима Гарди с его опытными сипаями.

- Эй, герой! Оставил бы в резерве хоть несколько тысяч человек, – сказал напоследок грубый и бесцеремонный Гаиквад. – А то чем будешь затыкать дыры?

Бхау Сахиб надменно отвечал:

- Обойдусь без советов козьего пастуха.

И Гаиквад, предки которого в самом деле были пастухами, с проклятиями ускакал на свое место.

- Бхагву джханду вперед!

Сквозь расступившиеся ряды всадников вперед пронеслись верховые знаменосцы. В руках одного из них трепетала бхагва джханда – треугольное охряное знамя Махараштры с изображением свирепой богини Кали.

С высоты боевого слона Бхау Сахиб в последний раз окинул взором войска и дал сигнал к атаке. Громадная конная масса двинулась вперед. Раздался боевой клич маратхов:

- Хар, хар, махадео!

На другом конце поля холодными молниями вспыхивали тысячи клинков. Реяли зеленые знамена Пророка. Перед плотными массами закованных в броню всадников на могучих лошадях, перед иранской пехотой проскакал на аргамаке сам шах. Вслед ему звучало густо и грозно:

- Д-и-и-н! Йа алла!

Ахмад-шах сказал навабу Аудха:

- А твои джасусы не лгали. Ступай на правый фланг. Надеюсь на тебя. Главное – выдержать первый удар неверных. Потом они скиснут, как проколотый кинжалом бурдюк.

Центром армии Ахмад-шаха командовал великий везир Шах-Вали. У него было семь тысяч иранских мушкетеров, десять тысяч кавалерии. Подозвав всадника в чалме, с красными от хны усами и бородой, Шах-Вали спросил:

- Как твое летучее копье, Сарвар Хан?

Тот усмехнулся.

- Пока бьет без промаха.

Великий везир указал глазами на слонов посередине густой массы надвигавшихся маратхов.

- На слонах сидят командиры армии неверных. Ссадишь хоть одного – клянусь бородой Пророка, быть тебе сотником.

Сарвар Хан поглядел, цокнул языком.

- Трудную задачу задаешь, Шах-Вали. Вокруг тех слонов тысячи воинов. Пробиться трудно. Но, попробую. На моем копье красная метка.

- Иншалла![154]

Первый удар маратхов пришелся как раз по центру, и удар этот был страшен. В дикой давке, едва различая в клубах пыли, где свои, а где чужие, ожесточенно бились противники. В ход шли копья, сабли, топоры, даже ножи. Грызли друг друга кони. «Хар-хар махадео!» маратхов переплетался с «Дин!» воинов ислама. Как говорит летописец, «при виде этой ужасной резни, сердцá туч в небесах обратились в воду, и от свирепых рукопашных схваток этих железных людей сама земля была потрясена до самого центра».

Под неистовым напором маратхов дрогнули, побежали наполовину вырубленные мушкетеры.

- Куда вы, хорасанцы? – кричал великий везир. – Родина далеко. До нее не добежать…

Не лучше шли дела и на левом фланге Ахмад-шаха. Его союзников рохиллов сминали батальоны Ибрагима Гарди. Маратхи уже торжествовали победу. Еще бы немного!…

Но Ахмад-шах Абдали, искушенный в сражениях полководец, зорко следил за ходом боя. Наваб Аудха прочно удерживал правый фланг. Убедившись в этом, Ахмад-шах бросил на выручку погибавшим рохиллам десять тысяч конных гвардейцев в железных кольчугах – цвет армии, свой последний резерв. По его приказу отряд «насекчиан» изрубил беглецов-мушкетеров, и паника в центре была пресечена. На помощь Шаху-Вали были отправлены все воины, которые еще оставались в лагере. Открыли огонь две тысячи замбуреков[155]. Сражение пошло ровнее.

Еще час бились маратхи с упорными северными воинами. Вдруг, послышались отчаянные крики:

- Убит сын пешвы!

- Вишвас Рао убит!

…Откуда-то из гущи боя прилетело длинное копье с красной меткой и смертельно ранило юного наследника трона Махараштры.

Бхау Сахиб был потрясен бедой. Отправив к Холкару и Гаикваду харкар со сбивчивыми приказами, он сошел со слона. Пешим кинулся в гущу боя и погиб. Последствия этого опрометчивого шага были ужасны. Не видя более вождя, маратхи пришли в замешательство. Покинули поле боя Холкар и Синдхия. За ними Гаиквад. «Внезапно, словно по волшебству, – рассказывал очевидец Кази Раджа. – Маратхи вдруг повернули коней и, оставляя поле боя, обратились в бегство».

Разгром был полный. Рвы вокруг лагеря маратхов были забиты трупами тех, кто искал здесь спасения. В самом лагере бушевал грабеж. Конница Ахмад-шаха упорно преследовала беглецов и посекла многих. А те из маратхских воинов, которым удалось спастись, были истреблены крестьянами, мстившими чужакам за бесконечные обиды.

В сражении под Панипатом полегли или попали в плен десятки тысяч воинов – цвет маратхской нации.

Ахмад-шаху Абдали не удалось воспользоваться плодами своей победы. В его стране вспыхнуло восстание. Появились сразу два лжешаха – в Гиришке и Кандагаре. Нужно было срочно возвращаться домой. Ахмад-шах уходил из Индии не с пустыми руками. В обозе у него шли 200 верблюдов, груженых звонкой монетой. Кроме того, ему достались толпы красавиц, 50 тысяч лошадей, 200 тысяч волов и верблюдов.

Разгром маратхов у Панипата спас Хайдара Али. Меч судьбы, нависший было над его головой, так и не опустился. С уходом Висаджи Пандита он получил свободу рук и немедленно этим воспользовался. Теперь он был один на один с Кханде Рао.

 

Глава 28

Прости, отец!

 

На бастионе Бангалура рявкнула сигнальная пушка. Это прибыл Махдум Сахиб.

- Слава Аллаху! Все кончилось благополучно, шурин, – доложил очень довольный Махдум. – Отряд мой в целости. Я не потерял ни одного орудия. Привез триста новых ружей. Что дальше?

- Как что? Надо выкуривать Кханде Рао.

Хайдар Али немедля выступил к Серингапатаму. У него было теперь десять тысяч кавалерии и пехоты, двадцать орудий. Его сопровождал отряд франков, который возглавляли майор Ален и капитан Хюгель. В отряде было двести французских гусар и сто пехотинцев, несколько сот сипаев.

Хайдар Али, Ясин Хан, другие командиры с интересом разглядывали франков. На гусарах и пехотинцах были шапки с золотыми галунами, голубые куртки с красными отворотами. Впереди ехали верхом Ален и Хюгель. На обоих расшитые военные мундиры со стоячими воротниками и золотыми эполетами. Из-под полураскрытых мундиров видны жилеты, жабо. Нафабрены усы, припудрены парики. Проезжая мимо Хайдара Али, оба отдали честь.

- Видел ты их в деле? – спросил Хайдар Махдума.

- Видел, шурин. Они крепко помогли мне у Анекала.

- А что такие понурые?

- Пристанища лишились. Им деваться было некуда. Вот они и примкнули ко мне.

Франки потерпели в Карнатике сокрушительное поражение. В плен к ангрезам попал сам генерал Лалли Толлендаль. Еще раньше – знаменитый бригадир де Бюсси. Но на эту горстку людей падал отблеск былых побед французского оружия в Индии. Кавалерия и пехота двигались слитным строем. Соблюдалось равнение. Размеренно били барабаны. Пронзительно свистели флейты.

Хайдар Али делал все, чтобы переманить к себе французов, уцелевших после разгрома Пондишери. Ален и Хюгель – искушенные в военном деле люди. В их отряде немало солдат-ветеранов. А кроме военных – оружейники, плотники и другие мастера, которых с великим тщанием и огромными расходами французские колониальные власти собрали в арсеналах Пондишери.

- Соберу у себя всех франков. А то разбредутся по Декану.

Махдум Сахиб согласился:

- Надо, шурин.

- Но что это за дурацкий обычай, напяливать себе на голову шапку из бабьих волос? Да еще присыпать ее сверху пудрой? С них пудра летит, как парша с шелудивых собак.

Ясин Хан захохотал:

- А чем плохо? Стащил с себя такую шапку, погладил – и жену вспомнил. Не то, что наши тюрбаны…

Бродом Сосила, что к юго-востоку от Серингапатама, Хайдар Али перешел на южный берег Кавери. Там на кочковатой равнине ждал его Кханде Рао. Реяли знамена Водеяров, колыхался лес пик, ружейных стволов. По флангам клубилась подвижная как ртуть маратхская кавалерия. Перед войском проскакал всадник, в котором Хайдар признал бывшего секретаря.

- Проклятый изменник! Сейчас погонит на меня мою же пехоту. А маратхов нанял на деньги, которые я собирал по крохам.

- Сил у Кханде Рао больше, шурин, – заметил Махдум. – И пушек тоже. На глаз видно.

- Не беда. Это война – не в денежные счета глядеть…

Недавние соратники маневрировали, готовясь к схватке. И Хайдар Али с удивлением обнаружил, что имеет дело с достойным противником. Брахман легко разгадывал его замыслы. С каждым днем усиливал давление. Пехота Хайдара повсюду натыкалась на картечь, а над его тылами непрерывно «висела» маратхская кавалерия.

- Ловко командует брахман, – признал Махдум Сахиб. – Кто бы подумал.

Искусным маневром Кханде Рао вынудил Хайдара переменить строй войск и, улучив момент, обрушил на него разящий удар. Хайдар в беспорядке отступил, оставив на поле сражения множество убитых и раненых.

Опять все повисло на волоске. Вечером Хайдар созвал командиров.

- Не хватает войск. Еду в Коонур к Нанджараджу. У него есть четыре тысячи сипаев. Махдум, остаешься с армией.

Махдум Сахиб не поверил своим ушам.

- Ты не спятил, шурин? Нанджарадж рад будет свести с тобой счеты. Вспомни, как густо насолил ему.

- Выполняй приказ! Эй, Хамид!

Из темени примчалась дюжина соваров во главе с джукдаром.

- Возьми хотя бы две – три сотни всадников, Хайдар Сахиб, – советовал Ясин Хан. – Не то брахман словит тебя, как курицу в кустах.

Хайдар Али, не слушая, прыгнул в седло.

- Айда!

В ночной тишине растаял дробный стук копыт. Хайдар помчался в Коонур. Как и при недавнем бегстве из-под Серингапатама, все зависело от быстроты конских ног. За ночь удалось покрыть громадное расстояние. На рассвете Хайдар был уже в Коонуре.

Нанджарадж творил утреннюю молитву. Сидя на коврике перед фигуркой бога Шивы, окуривал ее благовонным сандалом, осыпал розовыми лепестками. За этим и застал его Виранна.

- Махарадж! – с порога крикнул он. – Помнишь, говорил тебе, что наик на брюхе приползет? Он здесь, у твоих дверей.

- Хайдар? – изумился Нанджарадж. – Ну, зови.

В комнату вбежал Хайдар Али. Один, без оружия. Пал к ногам Нанджараджа.

- Не гони, отец! Черную мою неблагодарность прости. Гордыню мою прости.

Нанджарадж был поражен дерзостью и отвагой своего бывшего протеже. Ведь вся округа наводнена маратхами, пиндари[156].

- Как? Ты прибыл сюда один?

Хайдар Али был само раскаяние. Лицо залито слезами. Поставив ногу Нанджараджа себе на голову, он твердил:

- Нет, скажи прежде, что простишь, отец! За помощью к тебе прибежал. Помоги. Иначе мне погибель…

Нанджарадж, жуя пустым ртом, глядел на Хайдара, лежащего у его ног. Обманул Хайдар. Ай, как обманул! И все же, какой храбрец. Жизнь ему в Тричи спас. По правде говоря, Нанджарадж втайне гордился тем, что «открыл» такого способного человека.

- Встань, Хайдар. Чем же я могу помочь тебе?

Хайдар так и не поднял головы.

- Полено и то в одиночку не горит, отец. Одной рукой в ладоши не захлопаешь. Лишившись твоего покровительства, я навлек на себя великие беды. Пока еще ничего не потеряно. Отдай мне на время свою армию. Разобью Кханде Рао, приструним махараджу. Будешь как и прежде править Майсуром. А я при тебе…

Пока Хайдар вел переговоры, прибывшие с ним совары водили под уздцы измученных гонкой коней. Жалко их! Бхат то гладил опавшую шею своего Шабдэза, то трепал Суранга по понурой морде.

- Ай, бедняга Суранг! Все губы, все бока в крови. Твоему хозяину бы верхом на шайтане ездить.

Люди Нанджараджа расспрашивали:

- Вы не из столицы, братья?

- Оттуда.

- Говорят, там война.

- Война…

У Нанджараджа в Коонуре была небольшая армия - четыре тысячи конных и пеших воинов при трех пушках. Узнав о мятеже Кханде Рао, о бегстве Хайдара Али в Бангалур, бывший узурпатор начал наращивать домашнее войско. Нанджарадж все еще надеялся. Захотят боги, так он сядет на прежнее место. И вот он, благословенный случай!

В полдень Виранна объявил командирам:

- Завтра выступаем к столице. А поведет нас, будет платить нам Хайдар Сахиб.

Хайдару Али удался безнадежный, казалось бы, план. Нанджарадж простил бывшего протеже. Вот, разобьют они Кханде Рао, и будут вместе править Майсуром.

 

Глава 29

И долгому дню конец приходит

 

У деревни Камалалавади Хайдара Али, шедшего на соединение с главной армией, атаковали маратхи. Хайдар был бы неминуемо опрокинут, не прикрой его капитан Хюгель, присланный Махдумом.

- Кой черт, друзья! – воскликнул бравый капитан. – Раз уж нанялись служить мавру[157], так давайте покажем каков европейский солдат. Не бойтесь этой рвани…

Горстка франков не дрогнула, когда в атаку на них с улюлюканьем и свистом помчалась туча всадников. По команде Хюгеля пеоны, присев на корточки, направили навстречу маратхам упертые в землю и зажатые между колен длинные копья. Из-за частокола копий прогремел дружный залп. И маратхи, осадив коней, умчались прочь.

Противники вновь стали друг против друга. Силы теперь были примерно равны. Хайдара Али разбирала досада. Сколько еще можно возиться с мятежным брахманом? Что еще предпринять? Вечером, после новой безрезультатной стычки Хайдар принялся за дело. Обдумывая каждое слово, отдиктовал письма, которые были адресованы некоторым командирам в стане Кханде Рао.

- Подпиши, отец, – обратился он к Нанджараджу, безучастно сидевшему в углу шатра. – И печатку свою приложи.

Готовые письма Хайдар вручил Мансуру.

- Все понял?

- А чего тут не понять, Хайдар сахиб? Надо, чтобы эти письма попали в руки Кханде Рао. Сделаю.

Мансур выскользнул из шатра и растворился в темени. А Хайдар вызвал Махдума и Ясин Хана.

- Даю вам по две тысячи сипаев. Зайдите один справа, другой слева от брахмана. Как услышите три пушечных выстрела – атакуйте.

Кханде Рао, между тем, давно уже пребывал в тревоге. И тревога эта с каждым днем росла. Кажется, все рассчитал, все продумал. Хайдар был обречен на верную гибель. Но внезапный уход Висаджи Пандита спутал все карты. На иных командиров положиться нельзя. Многие сипаи считают себя дезертирами. Душой они с Хайдаром. А тут еще в лагере обнаружены бумаги, подписанные Нанджараджем. В бумагах сказано, что он, Кханде Рао, обманом изгнал из Серингапатама Хайдара Али, хитростью занял его место. Хайдар Али – усердный слуга аннадаты. Он чист перед Водеярами. А потому долг сипаев перейти на сторону Хайдара. Ах! Зря он поддался уговорам этой старой ведьмы махарани и Чикки Кришнараджи. Недаром говорят: не верь течению реки, клыкам зверя и обещаниям владык. Служить бы сейчас Хайдару Али, вести бы счет казне…

Тревожные раздумья Кханде Рао нарушил секретарь Нарасимха Рао.

- В лагере пойман джасус, мантри джи.

- Веди его сюда.

Привели джасуса, и брахман тотчас узнал его.

- Мансур?

- Он самый, – недобро глядя на брахмана черными, глубоко запавшими глазами, отвечал Мансур. – Верный слуга Хайдара Али. Не то, что ты.

- Зачем пожаловал? Да не лги.

- Что мне говорить с тобой? Ты уже почти покойник.

- Когда сипаи вытаскивали у него из-за пазухи письма, он отбивался как шайтан, – доложил Нарасимха Рао. – Ранил двоих.

Встревоженный брахман взялся за письма. Он узнал почерк Аббаса Али, печать Нанджараджа. Письма были адресованы командирам, которым брахман особенно не доверял. Нанджарадж соглашался увеличить им награду за убийство Кханде Рао этой ночью. А схватят его живым, так награда будет утроена.

По спине Кханде Рао пробежали мурашки. Может, убийцы уж за стенкой шатра? Искушенный в обмане брахман сам стал легкой жертвой обмана.

- Коня! Живей!

У страха глаза велики. Кханде Рао выбежал из шатра, за ним секретарь. Не сказав никому ни слова, они ускакали прочь. И тотчас понеслись крики

- Мантри джи сбежал!

- Беда, братья!

В лагере началась паника. Приведшие Мансура сипаи топтались в замешательстве. Старший из них спросил:

- Что ж делать с тобой, джасус? Все бегут…

- Бегите и вы. Да поскорей. А то прибьют по ошибке.

- И правда!

- Развяжите прежде.

Сипаи, развязав Мансура, выскочили из шатра. За ними Мансур. Через полчаса он докладывал:

- Дело сделано, Хайдар сахиб! Брахман, прочитав те письма, так струсил, что и проверять ничего не стал. Сейчас он, наверное, уже в Серингапатаме.

Хайдар Али, в нетерпении ждавший этого известия, крикнул пушкарям, стоявшим наготове у орудий:

- Огонь!

Темноту разорвали яркие вспышки выстрелов – первый, второй, третий. Тотчас со стороны Кханде Рао раздались глухие крики «Джай!», «Аллах-о-Акбар!». Это Махдум Сахиб и Ясин Хан атаковали вражескую армию, смятенную бегством вождя.

К семи часам утра Хайдар Али был полным хозяином положения. В его руки попали все пушки, все военное имущество Кханде Рао. На поле, покрытом телами погибших в ночном бою, были выстроены сипаи, несколько часов назад воевавшие против Хайдара. Разгоряченный событиями, довольный Хайдар Али ехал вдоль шеренг. Спрашивал с укоризной ветеранов:

- Что ж вы, храбрецы, предали меня?

У наиков, у сипаев были виноватые лица.

- Нам говорили, будто ты восстал против аннадаты, Хайдар сахиб.

- Наговор! Я его верный слуга.

- Сами теперь видим.

- Не держу вас. Ступайте на все четыре стороны.

В ответ слышались крики:

- Куда же мы пойдем? У нас семьи.

- Мы и не бились против тебя, Хайдар сахиб, – сказал какой-то наик. – Сразу ружья побросали.

Без лишних разговоров Хайдар Али вновь принял их всех к себе на службу.

Через пять дней, ночной порой, на остатки армии Кханде Рао, скопившейся близ Майсурских ворот, напал Ясин Хан. Наделав много шума, он ушел в темень. Хайдар Али не мог пока предпринять длительной осады Серингапатама. Он отправился на юг отвоевывать крепости Сатгуд, Эрод, Санкаридруг, Пални и Дхарапурам, которые все еще удерживали люди Кханде Рао.

По пути Хайдар Али заехал в город Майсур и оставил там Нанджараджа.

- Погоди, махарадж. Вот справлюсь с Кханде Рао, пошлю за тобой.

Старик в замешательстве глядел на непроницаемое лицо Хайдара Али, на его командиров, на готовую в путь армию. Он понял, что его оставляют здесь навсегда. Но, вроде бы только этого и ждал. Покорился судьбе.

…И долгому дню конец приходит.

 

Глава 30

Попугай в клетке

 

Кханде Рао ночей не спал. Сколачивал отряды пехоты. Инспектировал крепостную артиллерию.

- Все готово, аннадата, – наконец, доложил он. – Под стенами крепости у меня шесть тысяч сипаев и пять тысяч маратхов. Их прикрывают пушки на бастионах. Войскам заплачено за месяц вперед.

Чикка Кришнараджа молча глядел на брахмана. Только что в Радж-Махале побывал командир маратхов сардар Иса джи. Иса джи заявил, что не желает более иметь дела с Кханде Рао. Трусливый брахман от тени своей бежал. Постыдно бросил армию. Все дело погубил. Кроме того, вдруг объявилась целая куча сторонников Хайдара Али, которые без устали твердят, что пока не поздно, следовало бы поладить с ним.

- Продолжай, Кханде Рао, продолжай.

Брахман покинул Радж-Махал в смятении. И зачем было совать голову в ступу? Хайдар Али деятелен, неукротим. Одну за другой занимает крепости к югу от столицы. Сил у него день ото дня  прибывает. Махараджа-то вывернется. А как быть ему, Кханде Рао?

В середине мая 1761 года над Серингапатамом разнесся тревожный рокот сигнального наккара. И Кханде Рао, поднявшись на бастион Майсурских ворот, с замиранием сердца увидел далеко на юге тугие столбы пыли. Показались белые походные колонны, конница. Это был Хайдар Али. Брахман приказал канонирам отпугнуть дюжину соваров, которые дерзко поили коней на самом виду. Громыхнула пушка. Ядро шлепнулось в обмелевшую Кавери. Совары, погрозив нагайками, ускакали прочь.

Кханде Рао никак не мог понять, что замышляет Хайдар Али. За южным рукавом Кавери с полудня до вечера били барабаны, ревели трубы. С развевающимися знаменами шагали взад-вперед отряды пехоты. Пехоту сменяла кавалерия. Командовал этим странным парадом командир-мусульманин, на голову выше самого рослого сипая. У него был громовой голос.

- Файзулла Хан, – шептались защитники крепости. – Крикнет – так и душа в пятки.

На восьмой день Файзулла Хан рявкнул команду, и его сипаи прервав парадное шествие, бросились вброд через реку. С криками «джай!» они атаковали позиции Кханде Рао. Брахману лишь оставалось глядеть, как брызнула во все стороны маратхская кавалерия, как давя друг друга побежала к Майсурским воротам его пехота. На этот раз Кханде Рао потерял 700 лошадей, множество военного имущества.

Хайдар Али переправился со всей армией на остров. Взвился его флаг. Но пушки на бастионе Бангалурских ворот молчали. Канониры, боясь за свою судьбу, отказывались стрелять.

Через несколько дней к городским стенам вплотную придвинулись штурмовые партии, которыми командовали Махдум Сахиб и Файзулла Хан. Сипаи приволокли осадные лестницы, фашины.

- Эй, братья! – кричали они. – Кханде Рао предатель. Он держит аннадату в плену. Переходите к нам. Хайдар сахиб вас простит, награду даст.

Защитники крепости не знали, что и думать.

Кханде Рао еще командовал войсками махараджи, однако все начали сторониться его словно зачумленного.

- Водеяры все свалят на меня, – сокрушенно говорил брахман Нарасимхе Рао. – А сами останутся в стороне.

Верный секретарь предлагал:

- Бежим, мантри джи! Бежим, пока не поздно. Найдем пристанище, хотя бы у маратхов.

Однако воля брахмана была надломлена.

- От судьбы не уйдешь. Я родился в Майсуре, здесь и помру. А в Радж-Махале, наверное, уже ведут торг за моей спиной.

Брахман как в воду глядел. Радж-Махал был охвачен страхом. Хайдар Али явно берет верх. Что делать? Как спасти честь правящей династии? Вечером, в занане, Чикка Кришнараджа жаловался матери:

- Голова пухнет от советов: сколько ртов, столько слов. А ты что посоветуешь?

- Судьба против нас, сын. Придется пойти с мусульманином на мировую.

- Но как быть с Кханде Рао?

- Пускай погибнет. Зато мы уцелеем.

- О Хари, Хари! А как славно все началось.

За примирение с Хайдаром Али выступали многие. Своя шкура, ведь, каждому дорогá. Приходилось опасаться за свою дальнейшую судьбу. Особенно красноречив был советник Венкатапатайя, которого тайно посетил человек Хайдара Али, обещав приличный джагир. На тайном собрании в Радж-Махале он горячо доказывал махарадже:

- Во всем Кханде Рао виноват. Видно он родился под несчастливой звездой и навлек беды на Водеяров. Хайдар непременно потребует выдачи Кханде Рао. Вот, пускай и расхлебывает им же заваренную кашу.

- О Хари, Хари!

Громыхнули пушки, наведенные на Радж-Махал. «И, рассказывает летописец, едва ядра с треском ударили по его крыше, как в занане поднялся великий вопль. Толпа женщин, плача и стеная, явилась с жалобами к махарадже, и тот, перепуганный насмерть, тотчас же направил своих вакилей к Хайдару Али».

Хайдар принял вакилей в шатре, разбитом на том самом месте, откуда ему пришлось бежать в дождливую ночь 12 августа прошлого года. В шатер вошли Венкатапатайя и жрец – лысый старик с высоким посохом и брахманским шнурком поперек костлявой груди.

- Аннадата прислал нас вот с чем, Хайдар сахиб, – начал Венкатапатайя. – Пора бы и помириться. Что скажешь на это?

Хайдар отвечал:

- Не следовало аннадате слушать плохих советчиков. Заботясь о доходах казны, о величии Майсура, я направил армию в Карнатик. А он вдруг передал кормило власти Кханде Рао. И корабль чуть не разбился о подводные камни. Зачем было приглашать маратхов? Они вытоптали всю страну. Впрочем, я готов на мировую.

- Каковы же твои условия?

- За Водеярами, как и прежде, останутся округа, дающие три лакха в год. Этого им вполне хватит. Нанджараджу должен быть отдан округ, приносящий лакх дохода. А Майсуром буду управлять я сам.

Это было требование о полной капитуляции.

- И еще мне должен быть выдан Кханде Рао.

Вакили ушли, чтобы вскоре вернуться.

- Аннадата принимает твои условия, – сказал Венкатапатайя. – Но он просит не отдавать Нанджараджу его прежней должности.

Хайдар Али охотно согласился. В самом деле, не делить же власть со старым олухом.

- Воля аннадаты для меня священна. Весь мир знает, сколько ему пришлось вынести от узурпатора.

- И еще просит аннадата – не губи ты Кханде Рао. Сохрани ему жизнь.

Хайдар Али снисходительно улыбнулся:

- Кханде Рао мой слуга. Я не только сохраню ему жизнь, но буду беречь и холить словно попугая, которым забавляются женщины в занане…

Были распахнуты Бангалурские ворота, и Хайдар Али вступил в Серингапатам. Ликуя, вышли из заточения Маджида Бегам, обе жены Хайдара, Типу. Киладаром столицы Хайдар Али временно назначил Махдума Сахиба. Непобедимые вновь заняли свои места у ворот, на стенах и бастионах, вокруг Радж-Махала. «Затем, – рассказывает капитан Пейшоту, очевидец этих событий, – начались суд и расправа. Их не удалось избежать никому, кто волей или неволей пошел против Хайдара Али».

На допросах присутствовал – под стражей – и Кханде Рао. Брахман всячески помогал своему бывшему хозяину, надеясь тем самым смягчить собственную участь. Когда суд подошел к концу и каждый получил заслуженное наказание – кто лишился носа и ушей, кто и самой жизни, Хайдар Али спросил его:

- Чем я заслужил такую неблагодарность?

Брахман поник головой.

- Я жертва обмана.

- Лжешь! Я верил тебе, сделал прадханом. Мечтал с твоей помощью возвеличить Майсур. А ты? Стакнулся с никчемным Чиккой Кришнараджей.

- Это он втравил меня…

- Сам съел, а обвиноватить хочешь кошку?

Брахман, словно утопающий, хватался за последнюю соломинку:

- Я не мешал тебе той ночью переправляться через Кавери, Хайдар Сахиб, хотя легко мог бы это сделать. Ждал, когда ты уйдешь. Святыми водами Ганга в том клянусь.

Но он не видел в глазах Хайдара жалости.

- Не погубил твоей семьи…

- Обманувший однажды обманет и во второй раз. По твоей милости я был на краю гибели. Впрочем, я обещал махарадже сохранить тебе жизнь и исполню обещания. Эй, Мансур!

Вошел Мансур. Коснувшись пальцами правой руки лба, с поклоном доложил:

- Готова.

- Тащи сюда.

Пятеро слуг втащили железную клетку. Мансур распахнул узенькую дверцу:

- Изволь, мантри джи.

Кханде Рао в ужасе пал на колени.

- Пощади, Хайдар сахиб!

Сипаи затолкали упирающегося брахмана в тесную клетку. Лохматый лохар-кузнец ударами молота заклепал дверцу. Клетку поволокли прочь.

- Не на ту карту ставил, Кханде Рао, – сказал вдогонку Хайдар. – Сам виноват.

По словам летописца, “брахмана постигла судьба незадачливой вороны”. Клетку его перевезли в Бангалур. В корытцах там всегда имелись рис, хлебные лепешки, свежее молоко. Хайдар “держал” данное махарадже слово.

Пленник вскоре умер. Но железная клетка долго еще стояла на площади Бангалура. В ней, наводя страх на прохожих, белели кости, скалился череп.

 

К началу  части I